Угловой дом
Шрифт:
— Мама, почему ты не поздоровалась? Или ты не узнала гостей?
— Познакомят, узнаю!
Сквозь выпуклые стекла на нас глянули круглые, маленькие глаза.
— Это ведь Майя с мужем и золовкой, что у Ани жили в прошлое лето.
— Майя? Какая Майя? Что-то я ее не помню.
— Что же у тебя, крестная, память такая короткая? — Василису задело, что о ее приятеле тетке даже не напомнили. — Мало разве у них кофе выпила с пирожками?
—
— Нет, я не болела, я здорова! Вы меня, наверно, забыли… — Ответ Майи прозвучал по-детски. Как и все женщины, Майя чутко прислушивалась к мнению окружающих о себе. Она сразу сникла и осунулась от этих слов. Лицо ее, радостно светившееся весь день, потухло. Она растерянно улыбалась, пытаясь воспротивиться дурной вести. Согласись Альбина Михайловна с Майей, скажи она: «Да, я стала забывчивой, не узнала», — гнетущая обстановка за столом рассеялась бы. Но не тут-то было!
— Я забыла? Нет, я сразу узнала, не слепая! Вы очень изменились за год, совсем не похожи на себя.
Над столом нависла тишина.
Считая, что разговор о Майе окончен, Альбина Михайловна в том же раздраженном тоне, ни к кому конкретно не обращаясь, продолжала:
— Не могли нас дождаться?! С голоду бы умерли?!
Анна Михайловна вздохнула:
— Мы только что сели за стол… Ешьте… Хорошая картошка уродилась. — Она знала характер своей сестры и не желала новых споров за праздничным столом.
— Попробуем! — Старуха положила на тарелку несколько ломтиков телятины и с неудовольствием начала есть.
К еде, кроме Альбины Михайловны и ее дочери, никто не притрагивался. Все смотрели, как они едят. Дочь, аккуратно отделяя прожилки и жир, нарезала телятину на маленькие кусочки, мать, цепко зажав в руке вилку, откусывала прямо от ломтя, казалось сглатывая непрожеванные куски. Наше молчание явно не пришлось ей по душе. Она обратила свой взор на зятя:
— Что, Василий, барином стал? Уже приехать в город время не выберешь? Телевизор кто обещал починить?
Василий Петрович начал оправдываться:
— Никак не мог… Вот управились с уборкой, теперь приеду, не сердись.
— Не уборка, так еще что-нибудь, вечно отговорку найдешь!
Извиняющийся тон отца и настырность тетки возмутили Ларису:
— Испортился телевизор, звоните в мастерскую. Раскошельтесь — и починят. А отца нечего ждать!
— Говорила я тебе, Анна, не заводи второго ребенка! А теперь слушай речи твоего последыша!
У Ларисы от обиды задрожали губы.
— Приезжают тут!.. — бросила она и выбежала из комнаты.
Слова Ларисы неожиданно вернули мне хорошее настроение. Майя и Василиса
— Так-то, Анна!.. За такие слова надо было дать ей по губам! Но какие из вас воспитатели?
Василий Петрович как будто ждал этих слов. Ему не давала покоя мысль, что его любимица убежала в слезах. Он встал и направился к двери.
— Что, Вася, решился наказать грубиянку? — съязвила дочь Альбины Михайловны. — Могу помочь!
Ирина, как и мать, называла тетку и ее мужа только по именам.
Василий Петрович молча вышел. Все понимали, что он и не думает наказывать дочь. Только мой сын засомневался и выбежал вслед.
Я ел остывшие оладьи, макая их в сметану. Сестра моя Тайра красиво, по-бакински, разрезала арбуз, который как цветок раскрылся на блюде. Крепкую сочную сердцевину она разделила поровну, одну половину положила на тарелку Анны Михайловны, а другую — ее сестре и сказала, обращаясь к Альбине Михайловне:
— Двери дома вашей сестры всегда открыты гостю. Его и покормят, и напоят, и обогреют ласковым словом. Счастлив человек, у которого такая сестра!
— А мы вовсе и не родные сестры, — бросила скороговоркой Альбина Михайловна, не глядя на Тайру.
Моя сестра была готова к любым неожиданным и неприятным словам, вылетавшим из этого рта. Но, услышав такое, она совершенно растерялась:
— Как не сестры? Разве вы дети не одной матери?
— Одной матери, да разных отцов!
— Но ведь вы обе Михайловны!
— Я приехала сюда отдыхать, а не рассказывать родословную, — оборвала она обычно совсем не любопытную Тайру.
— Но обращайте внимания на мою сестру, — тихо, но твердо сказала Анна Михайловна. — С нею иногда случается такое. И мать-покойница у нас была одна, и отец, царство ему небесное, — и начала собирать со стола посуду.
И в прошлое лето однажды возник такой же разговор. И так же, как теперь, Анна Михайловна урезонила сестру.
Из-за стола поднялась высокая Василиса, переколола толстую косу в тугой пучок и, ни к кому не обращаясь, проговорила:
— Ну как же крестная может признаться в родстве с нами? Мы — деревня, а она — городская. Мы тут в земле копаемся, с грязной картошкой возимся, а она у нас дачница. У них кожа нежная, а у нас руки огрубели. — Она показала ладони с толстыми пальцами.
— Ничего, и с такими руками любят, — улыбнулся все время молчавший сосед Василисы, Сергей.
Альбина Михайловна зевнула и тоже поднялась:
— Хорошо бы часок соснуть, а то по ночам бессонница мучает.
Встала и Ирина:
— Чем слушать пустые речи, лучше пойти полежать. Кому нужна любовь всякой шантрапы.