Угол атаки
Шрифт:
Третий, в униформе в обтяжку, прикрикнул:
– Кончайте болтать! Надо думать, что делать!
Генерал-лейтенант Ермаков не сразу понял, что произошло. Пустые вопросы, которые задавал аль-Джаббар, вызывали у него раздражение. При этом Джаббар даже не слушал ответов. Ермаков готов был вспылить, но тут в трюме потемнело, по фюзеляжу прошла вибрация от запущенных турбин, самолет качнулся. Два молодых араба пробежали к пилотской кабине. В руках у них были не кейсы, а маленькие черные автоматы. Третий араб тоже оказался с автоматом, он направил
– Что это значит?
Глаза араба оставались холодными, а лицо расплылось в широкой улыбке.
– Никаких проблем, дорогой друг. Никаких поводов для беспокойства. Обдумав ситуацию, я решил, что будет лучше, если вы полетите с нами. В долгой дороге нет ничего приятней умного собеседника.
– Что вы несете?
– возмутился Ермаков.
– Немедленно высадите меня!
Джаббар извлек из внутреннего кармана пиджака плоский пистолет с серебристо-серым отливом, изящными движениями своих маленьких пухлых пальцев передернул затвор и взвел курок. С пистолетом он обращался как с дорогой красивой игрушкой. После этого приподнял оружие вверх, как если бы боялся, что пуля выкатится из ствола, и с той же змеиной улыбкой объяснил:
– Не думаю, господин Ермаков, что вы можете отдавать мне приказы. Я согласен с вашим утверждением, что лучшая гарантия в большом бизнесе взаимная выгода. Но в большом бизнесе нельзя пренебрегать мелочами. Жизнь партнера - мелочь. Но это очень важная мелочь. Я не смог в полной мере понять ваш замысел. Если он таков, каким вы мне его представили, вам нечего опасаться. Вы проведете у нас некоторое время в качестве почетного гостя, а потом мы вернем вас в Россию вместе с вашим специалистом. Если же...
Словно почувствовав, что говорят о нем, инженер, валявшийся в стороне на плащ-палатке, замычал, подсунулся к иллюминатору, сказал:
– Едем?
– И вдруг заорал раздольно: - А я сяду! В кабриолет! И поеду! По Пикадилли!
После чего сполз на плащ-палатку и уткнулся носом в пол.
– Если же, - повторил Джаббар и изобразил на лице глубокую задумчивость.
– Нет, - сказал он.
– Нет, я не хочу даже думать об этом.
– Проклятый идиот!
– рявкнул Ермаков.
– Останови самолет! В Лахоре засада! ЦРУ! Понял? ЦРУ, черт бы тебя! Быстро соображай, что это для тебя значит!
– ЦРУ?
– с интересом переспросил Джаббар. Интерес был неподдельный, даже глаза утратили обычную змеиную холодность.
– Это для меня новость. Новость не то, что в Лахоре засада. Мы знали об этом, у нас хорошая агентура. Новость то, что об этом знаете вы. Это требует самого тщательного обдумывания. Я займусь этим. Позже. А сейчас я вынужден вас покинуть. Мне нужно проследить за взлетом.
Ермаков дернулся в кресле так, что в ране стрельнуло и потеплело разошелся шов, пошла кровь. Но ему было не до этого.
– Останови самолет!
– закричал он.
– Ты что, не понял, что я сказал?! В Лахоре
– Успокойтесь, господин Ермаков, - холодно ответил Джаббар.
– Мы летим не в Лахор. Мы летим в Кабул.
Он что-то по-арабски приказал телохранителю. Тот встал у борта, держа в обзоре Ермакова и пространство трюма. Джаббар прошел к пилотской кабине. Араб, стоявший в дверном проеме, уступил ему место, а сам встал спиной к переборке, поводя по сторонам стволом "узи".
Инженер снова замычал, потом поднялся с плащ-палатки и направился к кабине, мотаясь по проходу, как в восьмибалльный шторм и распевая во все горло то, что он считал песней:
– А я сяду в кабриолет! И поеду по Пикадилли! Я поеду по Пикадилли! Чтоб меня там не раздавилли!
– Назад!
– приказал ему стоявший у двери пилотской кабины араб.
– Братан!
– заорал инженер.
– Мне в туалет. Пусти, а то облюю!
– Назад!
– повторил араб, направляя ствол автомата в грудь инженера.
– Сядьте, Фалин!
– брезгливо посоветовал Ермаков.
– Убьют.
Инженер пьяно качнулся в сторону араба и как бы обнял его в судорожных поисках опоры. Араб почему-то вытаращил глаза и сполз по стене на пол. Инженер заботливо поправил его, потом повернулся к Ермакову и спросил совершенно трезвым голосом:
– С чего вы взяли, что я Фалин? Моя фамилия Пастухов.
Брать у араба "узи" я не стал. Это могло спровоцировать остальных на пальбу. И я мог бы не успеть всем ответить. Поэтому я придал этому смуглому красавцу вид утомленного жизнью человека, который присел у стеночки отдохнуть, и направился в гости к пилотам, стараясь не выходить из образа.
Бутылка водки, вылитая на меня в ремзоне, еще не успела выдохнуться, она поддерживала мой имидж, но я счел необходимым подкрепить его вокальными упражнениями.
Из чего у постороннего зрителя складывается образ пьяного? Ну, известно.
Правда, моя Настена однажды нашла более яркое определение. Она сказала: "А там стоит дяденька. Он писяет, а изо рта у него идет суп".
Но не мог же я копировать дяденьку - в данной ситуации это было бы перебором. Поэтому я ограничился песнями звезд современной эстрады.
С Вайкуле у меня не заладилось, все слова вылетели из головы, кроме некоторых. Поэтому я сменил репертуар и заголосил:
– Ой, мама, шика дам, шика дам!
Других слов я не знал, но эти можно было повторять сто пятьдесят три раза, как это делают сейчас все артисты.
В дверном проеме пилотской кабины стоял маленький араб с жирным затылком и черными блестящими волосами. В руке у него, как я заметил, заглянув через его плечо, был симпатичный австрийский "глок" в пластмассовом исполнении, очень удобном, когда тебе нужно пройти через металлоискатели аэропорта или банка.
Араб держал пистолет стволом чуть вверх и напряженно вслушивался в слова предстартовой "молитвы", как сами летуны называют перечень всего, что нужно напоследок проверить.