Угощаю рябиной (сборник)
Шрифт:
– А Павел? Смена-то ваша?
– Что - Павел? Пашка - он тоже... Черт его знает, что еще из него получится. Может, я зря за него душу отдаю.
– Да разве вы отдаете душу, Прокофий Кузьмин?
– сказал директор.
– Если бы душу отдавали, другой бы разговор был. Не ошибаетесь ли вы с Павлом? А младшего не видите!
Прокофий Кузьмин внимательно посмотрел на директора: шутит он или не шутит? Потом сказал:
– Быть председателем колхоза - дело тонкое, Аристарх Николаевич! Тонкое это дело - меж двух-трех
– Тэк-тэк! Выходит, что младший эту кашу заварил?
– А кто же еще? Женщины такого не выкинут, сами понимаете.
– Да-а!
– сказал директор. Так и сказал "да-а!", а не "тэк-тэк", значит, согласился с Прокофием Кузьмичом.
– На чем же мы порешим?
– Пойдемте в поле, там картина будет ясная, - поднялся от стола председатель.
В сенях опять зарычала собачка. Прокофий Кузьмич зыкнул на нее: "Тишка!" - и собачка кинулась вперед, с крыльца, на улицу. На улице она каталась колобком от дома к дому, перепрыгивала через лужи, бросаясь на кур, на овец, на жеребят, на мальчишек с лаем, то злобным, то веселым, и от нее все сторонились, убегали.
– Редкий песик!
– сказал директор.
– Раньше в деревнях таких не держали.
Не испугались Тишки только козы: в конце деревни они запрудили улицу - целое стадо, и Тишка сам сбежал от них к полевой изгороди.
– Порядочно у вас развелось этих коровок. Тоже корму меньше надо?
– Враги колхозного строя!
– сказал на это Прокофий Кузьмич.
– Корму меньше - верно, но и молока от них ни себе, ни государству. Козы людей из повиновения выводят. Выродки! И все это послевоенные годы: вместо коров - козы, вместо дворов - хлевы. Избы тоже перестраивают, от старых пятистенков остаются половинки.
– А вместо гончих эдакие вот Тишки?.. Сколько же времени продлятся ваши послевоенные годы?
– мрачно спросил директор.
Прокофий Кузьмич помедлил с ответом; ответил только, когда они уже вышли из деревни в поле:
– Вам видней, Аристарх Николаевич. По-моему, пока не начнется новая война, все будут послевоенные годы. Разве не так?
Аристарх Николаевич нахмурился еще больше.
– Не умеете вы шутить, председатель!
– сказал он и замолчал.
Тишка в поле не побежал - он шумел и наводил порядок только в самой деревне.
* * *
На полосах работало все льноводческое звено - шесть женщин и девушек и Шурка. Около Шурки, не разгибаясь, теребила лен Нюрка Молчунья. Заметив председателя колхоза и директора школы, она поспешно, стараясь не обнаружить себя, шмыгнула в сторону звеньевой Клаши.
Невытеребленного льна было еще так много, что, казалось,
Подойдя к работающим, он шутливо поздоровался: "Помогай бог!" - на что звеньевая Клавдия серьезно ответила: "Спасибо!" А Прокофий Кузьмич ничего не сказал, но, завидев Нюрку Молчунью, набросился на нее:
– Ты чего здесь околачиваешься? Жениха нашла?
Нюрка разогнулась, посмотрела на Шурку, на председателя и тихо ответила:
– Я-то?
– Ты-то.
– За травой пришла.
– За какой такой травой?
– А вот возьму косу да и выкошу весь мусор для коров. Меня теперь на коров поставили.
– Так коси!
– А я косу не взяла.
– Ну и топай за косой.
– А я помогаю лен рвать.
– Не будут коровы такие колючки есть, - сказал председатель.
– А я на подстилку.
– Ну и коси.
– Я-то бы выкосила, да вот...
– Молчунья взглянула на Шурку и замялась.
– Что вот?
– Ничего, я так.
Тогда Прокофий Кузьмич взялся за Клашу:
– Не пропололи лен, а теперь мучаетесь!
– Мы пропалывали, - ответила Клаша, - только не весь. Снова наросло везде.
– Если бы пропалывали, лен был бы.
– Мы пропалывали, - повторила Клавдия.
Пока Прокофий Кузьмич нагонял страх на всех, директор натеребил снопик льна. На загорелых руках его появился зеленый налет, медная кожа будто окислилась.
Кинув снопик на полосу и потерев ладони о брюки, Аристарх Николаевич повернулся к Шурке.
– Ну, что у вас тут произошло, Александр?
Шурка тоже бросил на межу только что затянутый сноп и подошел к директору. Бросили работу и женщины.
– Что с механизаторами вышло?
– пояснил свой вопрос Аристарх Николаевич.
– Вот звеньевая, ее спрашивайте!
– ответил Шурка, указывая на Клавдию.
Клавдия одернула подол замусоленного ситцевого сарафана, вытерла фартуком спекшиеся губы и тоже подошла к директору. За ней потянулись остальные.
– Что у нас вышло? Ничего у нас не вышло!
– сказала Клавдия.
– Прогнали их, что ли?
– Кто их прогонял! Видите, лен-то какой.
– А в газете написано, что вы прогнали их.
– Мало ли чего в газетах пишут! Это Шурка вон пошутил, будто мы их турнули.
Молчавший Прокофий Кузьмич сразу оживился:
– Вот, пожалуйста! А я что говорил?
– Ну, давайте присядем, что ли, - предложил Аристарх Николаевич, словно не слышал слов председателя, и первый опустился на межу.
Стали рассаживаться и женщины. Председатель и Шурка не сели, стояли друг против друга: один рыхлый, приземистый, другой плотный, рослый.
Аристарх Николаевич поднял голову к Шурке: