Угроза вторжения
Шрифт:
«Сейчас я научу вас Родину-мать любить», — проворчал он себе под нос, на минуту спрятался в подъезде и вышел, держа в руках снаряженную бомбу.
Он мог приготовить взрывную смесь из обычных химикатов, имеющихся на любой домашней кухне. Но зачем мудрить, когда сама жизнь подсказывала простые и надежные решения. Стоило стянуть три баллончика скотчем, воткнуть между ними взрывпакет, вывести хвостик шнура наружу через дырку в пакете — и все. Дешево и сердито.
«Забудьте об адекватном ответном ударе, — учил их, молодых волков спецназа, полковник Сербин. — Пусть замполиты пудрят мозги другим.
Максимов зашел в подворотню с тыла. Из черного нутра джипа неслась однообразно-тягучая песня. Магнитофон орал так, что сидящие в машине кроме этого завывающего лагерного барда ничего слышать не могли. Стекла были приспущены, сквозь щели просачивалась синяя кисея сигаретного дыма. По капоту, наполовину высовывающемуся из подворотни, барабанили тугие струи дождя.
Максимов еще раз осмотрел пустой двор. Дом был давно расселен. В выбитых окнах гулял ветер. Новый хозяин успел только завезти строительный вагончик, штабеля кирпичей и мешки цемента. Сейчас это все безнадежно мокло под холодным дождем.
Он вытащил из перчатки зажигалку, чиркнул, поднес язычок пламени к торчащему из пакета хвостику бикфордова шнура. Времени горения должно было хватить. Он бросил пакет за угол, точно под бензобак джипа, и бросился в пустой подъезд.
Внутренние стены на первом этаже были снесены, это он знал, в угловую квартиру, выходящую окнами на другую улицу, он попадал без проблем. Бежал, стараясь наступать на кирпичи и обломки досок — следов не оставлял. За запаховый след не беспокоился, в нагрудном кармане куртки всегда носил сигарету, заправленную смесью перца и табака. Выйдя на рубеж атаки, первым делом обсыпал ботинки и штанины этим едким крошевом. У любой собаки, пущенной по следу, нюх отшибет дня на два.
Он выпрыгнул из окна, постарался приземлиться на асфальт, чтобы не оставить следов на вязкой грязи. Его прикрывал от любопытных глаз вечно не работающий ларек с обгорелыми стенами. Видно, не поделили коммерсанты.
Только раскрыл зонтик и приготовился изобразить в себя попавшего под дождь скучающего прохожего, как грохнул взрыв.
Он ждал его, но все равно колени против воли вздрогнули, таким гулким, с оттяжкой получился звук. Словно прямо над головой грохнула танковая пушка.
«А, блин, под аркой же! Возвратный удар… Могу представить, что с машиной стало», — мелькнуло в голове.
А он уже бежал проходным двором туда, где на все лады заливались сигнализации машин их соседей по «крысятнику».
Он влетел в тупичок, на ходу отряхивая мокрую куртку. Бросил на стол Леночки пакет с печеньем и коньяком.
— Быстро убери.
— А что там на улице? — Взрыв был такой силы, что она расслышала даже сквозь наушники.
— Дождь. И махновцы балуют, — на ходу бросил Максимов, подмигнув обиженно поджавшей губы Леночке, и постучал в кабинет Журавлева.
— Что
— На два слова, срочно, — выдохнул Максимов.
— Что там стряслось? — недовольно поморщился Журавлев, выйдя в коридор.
— Слышите? — Максимов кивнул на окно. На улице еще во всю орала разноголосица сигнализаций, забиваемая матом выскочивших под дождь хозяев машин. — Рядом бомбу рванули.
Журавлев пожевал толстыми губами, пристально посмотрел в глаза Максимову.
— Сам видел? — спросил он.
— Только слышал.
— И я слышал. А почему говоришь — бомба?
— Да бросьте вы, Кирилл Алексеевич, в ЧК играть! Что я, первый день родился? Как спец говорю, на двести грамм тротила, минимум. — Максимов придвинулся ближе. — Уходить надо. Сейчас менты по домам побегут: кто что видел, кто что слышал. Нам это надо?
Журавлев понимающе кивнул.
— А что такой мокрый? Такой сильный дождь?
— Нет, сильный ветер! — огрызнулся Максимов, по наитию вспомнив анекдот о выходившем до ветра поручике Ржевском.
— Хм, — покачал головой Журавлев. — В ларек бегал без спроса?
— За печеньем, блин, — Максимов, играя нетерпение, нервно перебрал ногами. — Сейчас менты нагрянут. Мне что — валить их по одному, да? Пока вы с Кротовым крышами уходить будете.
Попал в точку. Журавлев невольно покосился на дверь. Светить Кротова он явно не хотел.
— Леночка, есть что к чаю? — Он заглянул в комнатушку, отведенную для секретаря.
— Печенье. Максим только что принес, — раздался голосок из-за перегородки. — И еще коньяк к кофе, — добавила она после секундной паузы.
«Ну, блин, стервоза!» — закатил глаза Максимов.
— Не скучаешь, а? — ткнул его пальцем в живот Журавлев. Попал в кобуру и сразу же стал серьезным: — Живо буди Стаса, пусть заводит машину. Потом поднимайся сюда, звони оперативному Гаврилова. Пусть даст «дорожку».
«Дорожкой» они называли маршрут, на котором в условленных точках можно было пересесть в другие машины. Стас отправлялся по своему контрольному маршруту, а они кружили по городу, время от времени пересаживаясь из машины в машину. Достаточно было качественно провести две-три пересадки, чтобы сбить со следа чужих. Машины шли по заранее отработанным маршрутам, проходя невидимые для чужих контрольные посты. Через некоторое время данные контрнаблюдения обобщались, и с центрального поста в офисе Гаврилова шла команда: «Домой». Тогда они прямиком ехали на Можайское шоссе, где у спорткомплекса «Крылья Советов» их поджидал так же проверенный до стерильности Стас. На его «Волге» и возвращались на дачу.
«Если бы ты знал, что мне рассказал этот жлоб, — подумал Максимов, спускаясь по стершимся от времени ступенькам. — Ты бы не „дорожку“, а бункер себе заказал! ЧеКа, на фиг! Привез на пошушу Крота, а обеспечение по улице не раскидал. Или Гаврилов зажал? Этот мог, тот еще жук!»
Олаф уходил последним. В полумраке коридора никто не обратил внимание, что он сжал до щелчка маленький цилиндрик и подбросил его под дверь комнаты, где без сознания лежал связанный рэкетир. На двери заранее нацарапал знак. Те, кто придет сюда, запеленговав сигнал, сумеют его понять.