Ухо, горло, нож. Монолог одной вагины

Рудан Ведрана

Конечно же, Элла чуть с ума не сошла, когда Борис получил эту гребаную повестку. А, вы уже забыли… Нет? ОК. Это было очень неприятное чувство. Мы встретились в «Двух каштанах». Десять утра. Может, одиннадцать. Официант принес нам два двойных макьятто. Он знал, что мы обычно пьем в десять или одиннадцать утра. Глаза у Эллы блестели. Я уже вам говорила. Две большие коричневые маслины в белом, прозрачном оливковом масле. В ледяной воде.

— Я не могу представить себе мертвого Бориса на каменном столе. Разрезанное и грубо зашитое тело…

Элла смотрела слишком много детективов.

— Не перди, — сказала я, — на войне получают пулю в грудь или тебя на куски разрывает взрыв гранаты в каких-нибудь лесных дебрях. Откуда там каменный стол, в лесу-то…

— Я и этого не могу представить, — сказала Элла и пронзила меня ледяным взглядом. Именно ледяным.

— Я пойду к нему. Войду в его кабинет и скажу: «Я Элла, жена Бориса».

Я уже вам говорила, Виктор, тот, который был в страусе, муж Мирьяны, он был начальником городского комитета обороны. Элла и Борис были уверены, что повестка пришла из-за того самого вылизывания в ледяную ночь. Что вы такое говорите? Ну и что, что вас забрали на войну, хотя вы никого не лизали? Не пердите! Я вам об их уверенности говорю. Если что-то кажется тебе правдой, то это и есть правда. Для тебя. А на других ты просто кладешь. Да. Это была просто жуть! Жуть с ружьем! Представьте, каково это — понимать, что ты погибнешь из-за того, что твой язык вылизал не ту пизду! Мерзкое

чувство. Этот говнюк хотел возложить жизнь Бориса на алтарь Родины за то, что тот вылизал его жену. Понимаете, какая дерьмовая ситуация! Люди, бойцы, герои погибают на войне за идеалы, за принципы, за свободу, мир и демократию, за лучшее будущее для своих детей… Понимаете? Какая это дерьмовая ситуация — погибнуть, отдать жизнь за Хорватию из-за того, что ты вылизал не ту пизду?! Что это за страна, которой приносят такие жертвы! Вот такие мысли кружились у нас в головах — у Кики, Бориса, у меня, у Эллы… Тогда, за столом в «Двух каштанах», Элла мне сказала:

— Я войду к нему в кабинет. И, если понадобится, дам ему.

Она закурила сигарету. Я, слава богу, больше не курю. В городе говорят, что в наше время курят еще только сербы и портовые грузчики.

— Не понимаю, — сказала я, — как ты это себе представляешь? Войти в кабинет и сказать Виктору: «Трахни меня!» Если бы таким способом можно было освободить человека от армии, Виктор бы двадцать четыре часа в сутки трахал, и трахал, и трахал. Все бы выстроились в очередь и давали бы ему по три раза в день ради спасения жизни своих мужей. Элла, ты не в себе. Успокойся.

— Послушай, — сказала Элла, — моя пизда не просто какая-то первая встречная пизда. Борис вылизал его жену, Виктор вылижет меня, и мы будем квиты.

Я смотрела прямо в Эллины маслины в масле.

— Что ты об этом думаешь? — спросила меня Элла.

— Супер, — сказала я. — Одно вылизывание не стоит стольких разговоров. Если это может помочь, то чего ждать?

— Это будет не первый случай в истории человечества, — сказала Элла.

Я насторожилась. Стоит кому-нибудь в разговоре упомянуть историю, я всегда очень, очень настораживаюсь. В истории я вообще не ориентируюсь. Ничего не знаю.

— В какой истории? — спросила я.

— В истории человечества уже были случаи, когда женщины своим телом расплачивались за свободу.

— Дааа? — спросила я, наполненная незнанием космического масштаба. Даже переполненная.

— Ну, например, вспомни Юдифь, — сказала Элла. И уставилась на меня. Я вам уже говорила про ее глаза как маслины в прозрачном масле. Юдифь? Юдифь?! Кто эта проклятая Юдифь? Можете мне, конечно, не верить. Единственная Юдифь, которая пришла мне на ум, была сестра моей свекрови. Старая, скупая, богатая высохшая гадина, о которой я вообще не желаю говорить. Юдифь. Юдифь? Юдифь??!!!

— Да, — сказала я, — ты права.

И продолжала смотреть в глаза Эллы, потому что мне не хотелось, чтобы она узнала, что я ничего не знаю о Юдифи, которая сделала кому-то отсос, чтобы спасти мужа от армии.

— Если Юдифь смогла дать Олоферну, а ты себе представляешь, как выглядел Олоферн, то и я могу дать Виктору.

Олоферн. Олоферн?! Олоферн!!! Может, вы знаете, как выглядел Олоферн? Может быть, вы не болтались в парке во время уроков, когда учительница Мара рассказывала про эту курву Юдифь и ёбаря Олоферна. Вы-то, может, и нет. А вот я — да. У меня как-то не хватает духу признаваться, когда я чего-то не знаю. Мне неловко. У всех, кто меня окружает, высшее образование. И у Кики, и у Бориса, и у Мики, и у Эллы, все они всё знают о Юдифи и Олоферне, вот мне и неловко.

— Но правда, — сказала Элла, — Юдифь принесла себя в жертву, чтобы спасти свой народ, весь народ, а не одного мужчину; она потрахалась с Олоферном и отрезала ему голову ради спасения всего народа, но кому какое дело, я…

Тут я здорово струхнула, можно сказать, просто обосралась.

— Ты собираешься отрезать Виктору голову… ты что…

— Да нет, — сказала Элла, — я собираюсь с ним трахнуться, или дать ему меня вылизать, или отсосать ему! Я не желаю смотреть, как мертвый Борис лежит на каменном столе.

На экране опять реклама. Мобильники. Эскимосы дрочат мобильники, посылают сообщения бог знает кому, а старая эскимоска скалится на мобильник как сумасшедшая, которой показали куклу без головы. Меня ошеломляет развитие телефонии. Во время прошлой войны мы с Кики ездили в Илирскую Бистрицу делать шопинг. Там все было дешевле. Теперь мы ездим в ашан. По субботам. Знаете этот маленький маркет в Бистрице, рядом с почтой? Не знаете. Не знаете даже, где Илирская Бистрица?! ОК. Рядом с шоссе небольшой маркет, а рядом с маркетом почта. Я ненавижу маркеты, и минимаркеты, и мегамаркеты. Я в них захожу только в случае крайней необходимости. Что Кики купит, то и хорошо. Все-таки в ашан я с ним иногда езжу. Чтобы он не оказался там единственным мужчиной без жены. В маленький маркет в Бистрице я никогда не заходила. А на почту заходила. Тогда из Хорватии нельзя было позвонить в Сербию. А из Словении можно. За три или четыре марки в минуту. Прикиньте, каково! Все наши городские сербы ездили в Илирскую Бистрицу, а там прямиком на почту. Перед телефонными кабинами ждать приходилось часами. В кабину втискивались целыми семьями. Мама, папа, дети. И кто-то один крутил, и крутил, и крутил диск. Когда дозванивались, передавали друг другу трубку. «Это ты, Васааа? Как там у вас? Аааа… Слышишь меня?.. Жарко, это Жарко говорит… Жарко!.. У нас все хорошо, передаю трубку Данице». «Это Даница, Даницааа, у нас все в порядке, я получила хорватский паспорт… вчера, нет, папе не дали… и брату тоже… вот тебе Саша…» «Да жив я, жив, сейчас дам вам папу». Связь часто прерывалась. Те, кто был в кабине, кричали в мертвую трубку, не понимая, в чем дело, но зато те, кто стоял перед дверью снаружи, понимали. Та кучка людей, которые были в очереди следующими, немного приближалась к стеклу кабины. Не агрессивно, не нервозно. Медленно. Так, чтобы те, кто в кабине, увидели, что они, снаружи, знают, что связь оборвалась и что теперь их черед попытать счастья. А те, из кабины, выбирались наружу и довольные и одновременно приунывшие. А что они с нами делали?!! Я на той почте была раз сто. Никто ни разу не повысил голоса. Сербы вытирали ноги о половик, складывали зонты, никогда после разговора не проверяли счет. Почтовые служащие мерили их ледяными взглядами и всегда закрывали дверь ровно в семь часов. Пусть даже в очереди ждет сто человек. Всегда ровно в семь. Кому звонила я? Прерывалась ли связь у меня? Ну что вы за гады такие! Злобные гады! Да никому я не звонила! Поэтому я туда и приходила! Доказать самой себе, что там, вдалеке, у меня никого нет! Что это у кого-то другого там, по ту сторону, есть Васа и вся его родня. Что это они сербы, а не я. У меня в голове все время вертелось, что меня сделал гребаный Живко Бабич и что быть сербом это не состояние духа, а биология! Я знала это! Сербство можно доказать. Если твою мать трахнул Живко, то просто нужно взять у него ДНК, сдать свою ДНК, и если они совпадут, можешь зайти в кабину и орать «алло, алло»… Разумеется, можно пердеть во все стороны, что ты хорват до мозга костей, никто не запрещает, можно пиздеть, что ты дышишь по-хорватски, что все, что у тебя есть, — здесь, что там ты вообще никогда не был, что ты не собирался заходить в кабину, что ты не пойдешь в кабину, что кабина и так битком набита, что связи нет, что… Да ни хрена! Это не аргумент! Это интерпретация. Субъективное впечатление. Как малыш Йово представляет себе хорвата. А что этот малыш Йово знает? Малыш Йово ничего не знает. Этот мой взгляд в сторону кабины в Илирской Бистрице — флешбэк^[29]? Это я флешбэкую??!! Что, это я сейчас перескочила на флешбэки?! Кто может следить

за ходом моих мыслей?! Проклятые флешбэки. Вы когда-нибудь о них думали? Вспомните-ка ту коробку. Какую такую коробку? Коробку, дверную коробку. Я вам рассказывала, как наши тогда кокнули девочку и старуху из-за коробки. А что они с нами делали?!! Вы думаете, у того типа, который погрузил коробку на грузовик, будут флешбэки? Думаете, его будет прожигать насквозь взгляд девочки за секунду до того, как пуля разнесла ей голову? Или ему не даст спать видение окровавленного седого затылка старухи?! Пуля настигла ее, когда она что-то засовывала в печку. Вы думаете, что, когда тот тип будет проходить через укрепленную в этой коробке входную дверь своего дома на самом берегу моря или, может, немного подальше, ему каждый раз вместо лика Богородицы будут являться остекленевшие мертвые глаза, рот, из которого на тощий подбородок стекает тоненькая как нитка струйка слюны? Или мертвая девочка, которая улыбается кровавой улыбкой? Бабушка и малышка будут являться этим типам и в флеше, и в бэке?!

Вы ненормальны. Вот скажите мне одну вещь. Кто может кому бы то ни было доказать какой угодно флешбэк? Вам хоть когда-нибудь приходило в голову, что все эти жертвы посттравматического синдрома на этом играют? Нет. А они играют. Все без исключения! Они хотят получать больше денег! Хотят, чтобы их кто-то слушал! Хотят квартиру и работу! Если флешбэк нельзя точно доказать, именно что доказать, то любой хрен может флешбэкироваться и пудрить другим мозги. А может быть, все эти флеши и бэки просто выдумка обдирал психиатров? Которые благодаря им приобретают деньги, любовниц, работу для дочери-тупицы, которая благополучно закончила медицинский по психиатрической кафедре только благодаря связям своего пронырливого и лживого отца-психиатра. Да и эта война! Кто может доказать, точно доказать, что война — это травма? Военный посттравматический синдром?! Ну как же! Так я вам и поверила! Кто может доказать, что война — это травма? Почему это война должна быть травмой? Горящие деревни и на горизонте, и совсем рядом? Состояние общей опасности в Жупанье? ОК. Понимаю. Нелегко упаковать маленький член в армейские штаны и двинуться на поле боя, когда температура воздуха минус пятьдесят. Нелегко. Нелегко надрать сербам жопу, мать их! На ледяном льду и на обжигающей жаре. Нелегко. Нелегко превратить сербский пердёж по всей Хорватии в Косовскую битву^[30]. Это, кстати, единственный известный мне исторический факт. Сербов там наебли по полной программе. Нелегко. А подмыться, отправиться в городской комитет обороны и перепихнуться там с начальником, чтобы спасти жизнь мужу? Нелегко. Но есть одно «но». А травма ли это? Погодите! Я поднимаюсь и иду посмотреть в словаре иностранных слов. Именно встаю и иду! Уже листаю. «Травма». «„Травма“ — это греческое слово. Повреждение организма, вызванное внешним воздействием, механическим, химическим, электрическим и проч.». Вот видите! Нигде не написано «война». Понимаете? Механика, химия, электричество — все это может наебать вас и в условиях мира. Понимаете? Тогда и мир — тоже травма!! Значит, этот мир, в котором мы живем, за который и ради которого герои положили свои жизни на алтарь Родины, и он тоже может быть травмой. Дочь без работы. Вторая дочь дала преподавателю перед экзаменом и получила двойку. Единственное ваше развлечение это субботняя поездка в ашан. Оплата карточкой, кредит по которой вы, может быть, сумеете покрыть, а может, и не сумеете. Наша подруга подмывает засранные задницы старикам в Италии. Отец, профессор, ухаживает за чужим садом в Венеции. Сын на героине. Обе дочки в Триесте, сосут члены. Мир? Мир?! Мир!!! Это наш мир! Про мир мы знаем, что это не травма. Не существует такого понятия как «посттравматический синдром мира». Если бы он существовал, то лечить его нужно было бы войной. Понимаете? Я ничего не смыслю в математике, в математической логике. Поэтому я сбилась и потеряла нить рассуждений. Не могу ее найти. Никак. Но мне все-таки кажется, что и мир тоже травма. А синдрома нет. Если мир, так же как и война, это травма, но синдрома мира нет, ага, вот, я поймала эту гребаную нить, значит, и синдрома войны нет. Или же война и мир — это одно и то же, но тогда нет травмы. Или еще лучше. И война, и мир — это одно и то же. А ничего другого, кроме войны и мира, нет. Эврика! Вся наша жизнь — это травма! И посттравматические синдромы не должны нас ебать! Это мы их ебать хотели!!! Говорить о них это все равно что лаять на луну! Или жаловаться всем подряд, что жизнь трудна и невыносима. Или причитать, что тебя доканывает бессонница. Да всем плевать на это. Я вам жутко благодарна. У вас есть душа, я вижу. Вы понимаете, как мне трудно вот так вот лежать без сна и дожидаться утра, когда придет Мики. В семь. Вы меня слушаете?

На экране опять реклама. Гребаная реклама. А документальный фильм? Хотя бы один-единственный. Сплошная реклама. Гребаная реклама. Опять «семья». На этот раз и «папа» дома. «Папа» и «мама» и два ангелочка сидят в каком-то отеле. Возле окна. Виден белый снег. «Папе» лет двадцать, «маме» лет пятнадцать, детки помладше. Пьют чай. Мы его покупаем в ашане. Кики покупает. Мне это все до лампочки. Покупать чай мне даже в голову не приходит. В маркеты я захожу только иногда, чтобы сделать приятное Кики. ОК. Я вам уже говорила. Мы по субботам ездим в ашан. Вы ведь тоже по субботам ездите в ашан. Супер. Значит, соответствуете. Вы со мной. Супер. Ездим по субботам в ашан. Гребаный ашан. Заходим, толкаем перед собой тележки. Каждый свою. Больше всего меня развлекает покупка фруктов. Фрукты я терпеть не могу. Меня просто тошнит от любых фруктов, кроме вишни в собственном соку, без косточек, в стеклянной банке. Но мне нравится накладывать фрукты в тонкий пакетик, класть его на весы, нажимать нужную клавишу и приклеивать к пакетику самоклеящийся чек. Это просто супер. Классно. Я испытываю благоговение перед любым аппаратом. Компьютером, мобильником, видаком, пультом для переключения программ, факсом, плеером… Поэтому я горжусь тем, что умею таким манером покупать фрукты. Умею нажимать нужные кнопки. А без этого сегодня тебе конец. Не выжить. Иногда мне кажется, очень редко, но такое бывает, когда я приклеиваю этот сраный чек на тонкий пакетик, что я бы смогла, если бы проявила упорство, научиться включать компьютер, посылать имейл, передавать эсэмэс. Ведь может такое быть? Все возможно. Кики миллион раз, миллион раз хотел купить мне мобильник. Миллион раз. По случаю всех годовщин, дней рождения, новых годов, дней святого Валентина, тех дней, когда мы потрахались раза два подряд, миллион раз! Три миллиона раз! Я отказалась четыре миллиона раз. Ненавижу мобильники и весь этот связанный с ними онанизм. Ненавижу чувство того, что кто угодно в любое время дня и ночи может меня достать. И пиздеть о своих проблемах. Требовать от меня ответа на вопросы, которые мне совершенно неинтересны. Неинтересны мне и люди. Они у меня в печенках сидят! Самовлюбленные дрочилы, которые звонят только тогда, когда им что-то нужно. И никогда не звонят, чтобы просто поинтересоваться, как дела у меня! Не нужно ли мне что-нибудь? Понимаете? Поэтому у меня нет мобильного. Мобильный можно выключить? Вот за это я вас и люблю. За ваш ум. Не будь вы такими умными, мы бы не проводили эту ночь вместе. Я разборчива в общении. Ненавижу, когда рядом кто-то пиздит. Такое позволено очень узкому кругу лиц. Числу лиц, не выходящему за пределы статистической погрешности. Вообще не уверена, что такие есть! Видите, нервы у меня очень чувствительные. Очень! Да. Браво! Вы совершенно правы! Мобильный можно выключить. И никто до меня не дозвонится. Но тогда позвольте задать вам вопрос. Если я ношу в сумке выключенный мобильник, на кой хрен мне нужен этот мобильник?! Я могу сама кому-нибудь позвонить? Я — кому-нибудь позвонить?!! Вы меня, оказывается, вообще не слушаете, это ясно. Вам насрать на все, что я говорю. Да не желаю я никому звонить! Понимаете?! Никому! Нет такого человека на всем земном шаре, чей гребаный номер я набрала бы на мобильном, если бы у меня был мобильный! Ладно, оставим это!