Уход на второй круг

Светлая Марина

— Очнись! Какое, к черту, предательство! — раздалось от двери. На пороге снова нарисовался отец. Который, конечно, слышал каждое слово. — Некого предавать! Возвела памятник, про себя не помнишь, от себя отказываешься! Идеалистка!

— А вы? Меряете все обывательскими мерками.

— Ну давай, обвини нас в мещанстве. А то, во что ты превратилась, нас, по-твоему, волновать не должно?

— Ужасно интересно, во что же я такое превратилась? — фыркнула Ксения.

— В робота, — сообщила Маргарита Николаевна. — Ты хоть что-нибудь чувствуешь?

Дочь посмотрела

на нее, потом на отца и снова перевела взгляд на мать.

— Чувствую, — сказала она негромко. — Чувствую обиду, что самые близкие мне люди предпочитают, чтобы я трахалась направо и налево или бухала, как… сантехник. Это что? Пресловутая широта славянской души? Стремление жалеть заблудших?

Ее выпад определенно произвел на родителей эффект. Отцовские брови подскочили по лбу к самому мыску волос, а Маргарита Николаевна всплеснула руками и обреченно рухнула на диван возле Ксении, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу. Впрочем, с эффектом она справилась быстрее Виктора Антоновича. Видимо, когда легкие наполнились достаточным количеством кислорода, а кровь погнала по сосудам эритроциты с удвоенной скоростью, мать тихо прошипела:

— Ты сама слышала, что сказала? Неужели, по-твоему, желание, чтобы ты начала нормальную жизнь, похоже на то, что мы хотим, чтоб ты… с кем угодно? Ну неужели мужчин мало, ты же умница, Ксюша!

— У меня нормальная жизнь. Я хорошо зарабатываю, не сижу на вашей шее, учусь, занимаюсь спортом. Что ненормального?

— И ты счастлива? — так же негромко спросил отец. Просто так спросил. И одновременно тяжеловесно, как он умел. Будто куда-то внутрь нее смотрел.

— Почему нет? — пожала плечами Ксения. — Для многих такое — мечта всей жизни.

— То есть так, да? — пискнула мать.

Ксения снова посмотрела на обоих родителей, но на этот раз промолчала. Все равно не услышат. У них своя правда, имеют право.

Молчание длилось недолго. Виктор Антонович никогда его долго не выдерживал. Окинув мрачным, не менее тяжеловесным, чем его слова, взглядом дочь и жену, он развернулся на пятках и вышел из кухни с тем, чтобы вернуться через минутку с графином с тягучим и ароматным напитком темнее рубина.

— Двадцать капель — бухать не считается? — спросил он очень серьезно.

— Не считается, — так же серьезно ответила дочь.

— Ну слава богу! Такое облегчение!

— Я соус твой любимый сделала, будешь? — всхлипнула Маргарита Николаевна.

— Буду. Спасибо, мам.

— Ну какое еще спасибо! — рассердилась мать и снова засуетилась — теперь у плиты. Переливая белую жидкость из кастрюльки в соусницу. На этом воспитательную работу можно было бы считать оконченной, если бы не второй акт, начавшийся строго с прихода Дениса. Его тоже было за что воспитывать, но в некоторой степени брату жилось несоизмеримо проще, чем Ксении. С точки зрения родителей, он себя не гробил, он просто переводил свою жизнь непонятно на что — веселился от души, одним словом.

— Тебе тридцать через месяц! — воздевала к небу руки Маргарита Николаевна, оседлав любимого конька, совсем как недавно еще обвиняла Ксению в том, что

ей двадцать восемь. — Ты за голову браться думаешь?

Денис, так же искренно, как и сестра, не видел зримой связи между хронологическим возрастом и фактом физического наличия головы. Да и вывести из себя его было значительно труднее. Даже просто вызвать на разговор представлялось той еще задачей. Потому что он только криво усмехался, очень легко отшучивался и подкладывал себе добавки в тарелку. Лопать Денис мог без отрыва от самого внимательного поглощения информации, исходившей от родителей. Только вот от наливки отказался непоколебимо — безо всяких двадцати капель.

— Мне в караул заступать! — решительно объявил он. И от него в этом смысле отстали.

Много позже, куря на балконе, пока мать мыла посуду, а отец прятал продукты в холодильник, Дэн смотрел на сестру, сидевшую в глубоком кресле здесь же, увернутую в темно-зеленый плед, и, выпуская струйки дыма, улыбался:

— Следующие выходные я с обедом в пролете. Как раз мне дежурить. Рекомендую тебе тоже улететь в какое-нибудь Манагуа, а то сожрут.

— У нас нет прямого сообщения с Манагуа. А отпуск у меня в следующем году. Если отпустят.

— Значит, за двоих отдуваться тебе. Интересно, когда это случилось?

— Что именно? — уточнила сестра.

— Когда мы и родительское представление о нас стали различаться?

— Тогда, когда мы стали жить собственным представлением.

— Какой-то незаметный процесс. Что там твой замок? Врезала? Я им не говорил, — Дэн кивнул в сторону комнаты, где переговаривались родители, — а то ты бы их потом из квартиры не выкурила.

— Врезала, все нормально. И лучше, что они не знают. Устроили бы у меня регулярные вахты.

— А сосед? Претензий не выставлял? Сильно ты его затопила?

— Предъявлял, — Ксения криво усмехнулась. — Я ему за трубы у себя заплатила, так он пьяное шоу устроил. Если про его ремонт спрошу — у меня не настолько богатая фантазия, чтобы представить, что за этим воспоследует. Хоть с квартиры съезжай.

Денис присвистнул и вынул изо рта сигарету, глянув на сестру. Они были не очень похожи. Ксения пошла в мать, а он — в отца. Такой же мощный, широкоплечий, светлый. В нем тоже было очень много света и спокойствия, оно словно волнами от него исходило и действовало на других. Он был старше ее почти на два года, и этой разницы не чувствовалось — вообще никогда не чувствовалось. Они даже в детстве не ругались, словно читали мысли друг друга.

— Так чего? Денег не взял?

— Неа, — рассмеялась Ксения. — Вернул. Странный он какой-то…

— Ну, зато сэкономила. Шоу — сильно шоу? Может, разобраться?

— Да я и сама могу… Нормально все, правда.

— Ладно… но если чего… Давай хоть домой переправлю, а? А то я папину вишневку знаю. Двадцать капель, а язык заплетается.

— Не преувеличивай, — она поежилась в пледе. — С тобой поеду при условии, что поднимешься на кофе.

— Ксюха, волшебное слово «ка-ра-ул». Я как раз тебя довезу и поеду на базу. Соглашайся. Давай кофе, когда из Вильнюса прилетишь.