Уход на второй круг
Шрифт:
«Может… вы все же обойдетесь без третьего?»
«Ксения Викторовна, с тобой приказы и убеждения не канают. Будь человеком, а?»
Басаргина обреченно вздохнула — с Фризом порой проще было согласиться — и протянула руку за телефоном. Стюардесса жизнерадостно подпорхнула к сиденью первого пилота, намереваясь стать рядом с ним, но Фриз моментально отреагировал, приобняв ее за талию. Широко улыбнулся. Точно так же разулыбалась и нимфа.
Кадр, другой…
«Спасибо, Ксения Викторовна! — взвизгнула Виталина, пребывая в полнейшем восторге, когда забирала
Та возвела очи горе и согласно кивнула.
«Давайте… быстренько».
«Вита, только чур фото в соцсети не выкладывать!» — расхохотался Фриз.
Ксения отвернулась обратно к доске приборов. Наблюдать распушившего хвост Игоря не имела ни малейшего желания.
Потому и в гостиничном ресторане мысль о кофе была отброшена за нежеланием мешать рандеву самодовольного павлина и юной прелестницы, а Басаргиной пришлось ограничиться фирменным морсом и ретироваться обратно в номер.
Там безуспешно пыталась уговорить себя заснуть. Но новое открытие не давало сомкнуть глаз.
Ей было одиноко и пусто в огромной кровати. Ксения почти слышала голос Маргариты Николаевны, провозглашавшей: «А я говорила!» — и почему-то заставлявшей ее есть манную кашу, утверждая, что она очень вкусная. И кто знает, сколько Ксении пришлось бы ее съесть, если бы не сообщение, оживившее Вайбер. Она глянула на часы.
22:40. Его смена еще идет. И он мчится за сотни километров отсюда по ночному Киеву.
«Я рядом, Ксенька. Спокойной ночи».
«Если бы ты был совсем рядом!»
Если бы он был совсем рядом. Если бы она позволила быть совсем рядом.
Глеб откинул голову на спинку сиденья и прикрыл глаза, вымученно улыбаясь. Если бы можно было выключить жизнь на этом моменте, он бы именно так и сделал, пока еще сообщения в мессенджере оставались нитью, неизменно их связывавшей. Прошлое не отпускает никого и никогда, ожидая своего часа, чтобы выстрелить. Его не обмануть — время. Все равно отыщет. Может быть, не так уж он и невиновен? Иначе к чему это все?
— У тебя это серьезно? — услышал Глеб.
— У меня это серьезно, — дал он ответ.
Сонная Илонка сидела за ним, прижавшись лбом к спинке кресла с обратной стороны. Петька выскочил за сигаретами. У них было целых пятнадцать минут, чтобы перевести дух. Голос молчал.
— Жалко.
— Чего жалко?
— Себя. Нас с тобой.
— Илон, — Глеб полуобернулся к ней. Увидел только макушку с волосами, собранными в обыкновенную косу. — Каких нас с тобой? Не было же ничего.
— Ну вот тех, которых не было. Я на Новый год думала Олега бросить.
Глеб долго молчал. Вот тебе и непробиваемая. Вот тебе и «не впускала». Идиот, который нихрена тогда не видел. И сейчас видит не лучше.
— Хорошо, что не бросила, — наконец, разлепил он губы.
— Хорошо… я перестала тебя узнавать.
— Тогда или сейчас?
— Сейчас. Я понимаю, что все правильно. Но тогда я правда хотела… думала, смогу.
— Извиняться не буду.
— Иди к черту со своими извинениями, Парамонов, — Илона негромко
— Откуда знаешь?
— Болтают. И ты другой стал, я же вижу.
— Ну вот… ухожу, наверное.
— Ясно. Давно надо было, — кивнула она. — Я ж не дура, Парамонов. Правда не дура. Видела, что ты на наш водоем случайно залетел и вряд ли надолго. Чисто передохнуть, воды похлебать. И что высота полета у нас разная — видела. Держалась за синицу в виде Олега, рисковать боялась. Добоялась.
— Илон, к чему ты это сейчас? Ладно бы сразу.
— Ну имею же я право с тобой нормально попрощаться, а? Раз уж столько тупила.
Стоит признать, последнее слово дают даже осужденным на казнь. В этом смысле Илонке было далеко до смертников. Недотягивает.
Осмоловский ему действительно звонил еще утром. С приглашением на собеседование. «Диплом не забудь, оболтус», — ржал он в трубку. Торопить события Парамонов смысла не видел. Потому неспешно пил кофе в тридцатиминутках — чай закончился. Слушал болтовню Петруся. А теперь выяснил о себе, что «болтают». Не иначе кто-то телефонный разговор услышал. Причем, нельзя исключать того, что этим «кто-то» была сама Илонка.
О сколько нам открытий чудных!
Не Владимир Владимирович, но тоже сойдет.
Его удивительная бабушка любила поэзию во всех ее проявлениях и заставляла его зубрить в детстве совсем не детские стихи. Говорила, у него хорошо получалось читать с табуретки с серьезным видом. Глеб этого не помнил. Но, видимо, что-то въелось, что впоследствии поперло.
До конца смены они катались уже молча. Говорить не о чем, все сказали. Наверное, и правда попрощались. Не тогда, на Новый год, когда он писал эсэмэски Ксеньке, а именно сейчас. Всему свое время. Сейчас, впрочем, он тоже ей писал — с земли, пока она летала без него.
Потом заполнял документы на работе. Передавал приветы следующей смене, прощался с Леной, дежурным врачом. Долго курил, кивая знакомым водилам, кучковавшимся во дворе в пересменку. И все это внешнее. Внутри себя он пытался навести в жизни порядок. Неплохо для человека, годами откладывавшего. Экспресс-разбор. Метод Парамонова.
Илона дала пищу для размышлений. Про водоем, на котором он отдохнул. Может, и правда отдых перед новым взлетом?
Но куда, черт подери, можно лететь, когда никому нахрен не нужны эти его попытки.
Он тот же. Вне зависимости от того, дружит с ведущими хирургами города и страны или с шофером реношки Петькой. Вне зависимости от того, с кем спит — с хорошей девочкой Верочкой или замужней медсестрой на скорой. Вне зависимости от того, сколько людей поведутся на его морду.
Он тот же.
С Ксенькой он тот же. У него есть возможность оставаться собой. Та роскошь, которую мало с кем можно себе позволить. Даже тогда, когда она ждет от него большего — ждет ради него.
Между ними никогда не было вранья. Никогда. Не было упущенных возможностей. Не было несказанного Б после сказанного А. Даже прошлое. Оказывается, одно на двоих.