Уходите и возвращайтесь
Шрифт:
— Можно ехать? — спросил шофер, с недоумением посмотрев на одинокую фигуру Тани.
— Валяй, — сказал Виктор, откидываясь на сиденье и закуривая.
Машина с грохотом помчалась по пустынным улицам уснувшего городка.
Старший лейтенант Левин сидел на КПП и читал газету. Сережка Бойцов, закутавшись в тулуп и закинув за плечо винтовку, мрачно вышагивал перед воротами. Увидев вылезающих из такси ребят, он, верный курсантской взаимовыручке, отчаянно замахал руками и при этом состроил такую рожу, что те мгновенно сообразили, какого рода встреча им угрожает.
— Вот
Никита рванулся за товарищем, и через несколько секунд, обогнув забор, они оказались вне опасности.
Забор был высокий, из кирпича, и верх его, дабы лишить курсанта незапланированных прогулок в город, начальство распорядилось украсить осколками битых бутылок. Но там, где остановился Виктор, штурмовать это искусственное препятствие можно было без риска для жизни — стекло в этом месте курсантские животы отполировали до зеркального блеска.
Никита ловко и бесшумно перебрался через забор, встал рядом с Виктором и, отдышавшись, недовольно спросил:
— Ты чего, второго пришествия ждешь?
— Если Левин нас засек, то он уже там. — Виктор махнул рукой в сторону освещенного подъезда корпуса. — Караулит. — Вздохнув, добавил: — Хитрая лиса.
Никита с благодарностью взглянул на товарища. Но это чувство было недолгим — Виктор сам разрушил его. После короткого молчания он вдруг сказал:
— А ты парень не промах.
— Как мне тебя понимать? — удивился Никита.
— А чего здесь понимать, когда все проще пареной репы. Возил командира полка, познакомился с дочкой, а затем в училище… Высшее, авиационное.
Никиту словно внезапно стукнули. Он нагнулся и, задыхаясь от бешенства, шагнул навстречу Одинцову.
— Морду я и сам бить умею, — предупредил его Виктор. — Ты это учти. На будущее.
— А ты сложная птичка, Одинцов, — взяв себя в руки, проговорил Никита. — Она тебе что, понравилась?
— Мне вообще красивые нравятся.
— Вот вообще и люби.
Одинцов достал сигарету и, сплюнув, спокойно сказал:
— Не учи меня жить. Я знаю ее телефон, я ей позвоню, встречусь. Выбирать будет она. — И он ушел, широко размахивая руками.
— Этого еще не хватало, — проворчал Никита. Он подцепил ладонью горсть снега и, растерев разгоряченное лицо, отправился спать.
На его койке, с головой укрывшись одеялом, кто-то лежал. Никита быстро разделся и ткнул непрошеного гостя кулаком. Рука наткнулась на что-то мягкое и податливое.
— Это шинель, — прыснул Славка. Он открыл глаза и улыбнулся. — Я тебя таким образом спать уложил. Чтобы лейтенант не волновался.
— Спасибо, — сказал Никита, ныряя под одеяло.
— Как день рождения?
— На уровне.
— А кто она?
— Хорошая девчонка, старик, но я ее очень мало знаю. Слушай, — Никита приподнялся на локте, — я понимаю, что из-за женщины драться глупо, но бывают же такие нелепые ситуации… ну, в общем, когда тебя вынуждают.
— Из-за женщин, старик, одни лоси дерутся, — сказал Славка. — А что, тебе обещали морду набить?
— Да есть у некоторых такое желание.
— Ты мне завтра этого
— Прикину, какой величины ему намордник требуется.
— Спи, тигролов. — Никита бросил другу шинель — ночью в кубрике бывало холодновато — и, совсем как в детстве, подтянув к животу ноги, принялся считать. Досчитав до сорока двух, он уснул.
ГЛАВА VI
Алик Черепков выписался через неделю. Он разительно изменился: осунулся лицом и потускнел. Так тускнеют от долгого лежания в темноте старинные монеты. Его большие выразительные глаза, в которых раньше день и ночь светилась лукавая усмешка, словно погасли и смотрели на мир с настороженностью чем-то напуганного зверя. Но еще в большей мере изменилось его поведение. Шумный и вертлявый, как юла, не способный и часу прожить без шутки и анекдота, Алик стал молчалив, ходил словно неприкаянный, сторонился больших компаний и о чем-то все время напряженно думал, точно решал в уме уравнение с двумя неизвестными.
— У меня впечатление такое, — высказал свое предположение Славка, — что его в лазарете пыльным мешком по голове стукнули.
— Похоже, — согласился Никита. — Может, поговорить с ним по душам?
— Я пробовал, — сказал Славка, — ничего не вышло: он сбежал от меня в класс материальной части и до самого вечера копался в двигателе. Может, он решил училище год за два кончить?
Никита улыбнулся шутке друга, но про себя отметил, что доля правды в его словах есть. С таким усердием Алик еще не занимался. Приближалась весенняя сессия. Курсанты еще только начинали засучивать рукава, а Алик уже ухитрился сдать зачеты по высшей математике, теории полета и тактике. Причем все на «отлично». И это было странно — особым прилежанием Черепков никогда не отличался.
Говорят, тайны от объяснений тускнеют. Никита убедился в этом, когда Алик, не выдержав, наконец решил открыться ему. Как-то во время обеда к столу первокурсников подошел Виктор Одинцов, постоял, посмотрел, с каким завидным аппетитом Черепков наворачивал вторую миску щей — а поесть Алик любил, — и сказал, осклабившись:
— Для тебя, пожалуй, грузовой парашют надо готовить.
— Вот ты и позаботься. — Алик не удостоил собеседника даже взглядом.
— Напомни мне об этом. — Виктор подмигнул ребятам. — Послезавтра. Харитонов человек деликатный, думаю, не откажет.
— Опять прыжки? — встрепенулся Сережка.
— Есть такой слушок. Приятного аппетита. — Последнее относилось к Алику. Виктор щелкнул пальцами и ушел, демонстрируя свою крепкую, расслабленную в походке фигуру.
— Ну и личность! — Славка покачал головой. — За усы бы его.
— Спокойно, старик, — сказал Никита, — он их сам растеряет.
— Думаешь?
— Уверен. Если осторожней на поворотах не будет. — Никита повернулся к Алику, который сидел всегда с краю, но того и след простыл. — Куда он делся?