Уходите и возвращайтесь
Шрифт:
Слава недоуменно пожал плечами.
— Очередной заскок.
Вечером Никита заступил в наряд. После отбоя, когда все улеглись спать, он достал из тумбочки книгу и, хоть это и запрещалось, принялся читать. Около двенадцати в накинутой на голые плечи шинели в коридор выполз заспанный Славка. Сходил по своим делам, а когда вернулся, полюбопытствовал:
— Гранит науки или что-нибудь интересное?
— Про Малышева, — оторвавшись от книги, проговорил Никита.
— Про нашего командира эскдрильи?!
Никита
— Знаешь, какой у него орден есть? Славка состроил кислую физиономию:
— Я, старик, все ордена знаю.
Никита торжественно, как маршальский жезл, выбросил вверх указательный палец.
— Высший знак отличия английского королевского воздушного флота — Бриллиантовый крест.
— Да ну! — выпучил глаза Славка.
— Вот тебе и «да ну»! — передразнил его Никита.
— Это ж за какие подвиги?
— Он командовал эскадрильей английских военных летчиков.
— На Севере?
— На Севере, — подтвердил Никита. — У Сафонова.
— Интересно, — сказал Славка, — а на вид такой домашний, с портфельчиком стареньким ходит и усами шевелит. Добродушный, как кот.
— Такому коту в воздухе лучше не попадаться — только шерсть полетит.
— Сколько у него сбитых самолетов?
— Двенадцать.
— А у Покрышкина?
— Иди спать, — зевнул Никита, зная слабость друга к этому прославленному летчику. О нем Слава мог говорить часами, и не дай бог, если эти рассказы кому-либо приходились не по душе…
— А тебе тоже пора, — сказал Слава, взглянув на часы. — Уже двенадцать. Тебя кто сменяет?
— Парашют.
— Будить?
— Буди, — сказал Никита, захлопывая книгу.
Черепков был мрачен, как средневековый замок. Никита передал ему повязку и хотел уже было идти спать, но, взглянув в последний момент Алику в глаза, уловил в них что-то такое, что заставило его остановиться. Он ухватил друга за локоть и, крепко встряхнув его, выдохнул:
— Старик, хватит дурака валять, выкладывай свои болячки.
Алик вытащил пачку «Примы».
— Ты же не курил! — удивился Никита.
— А-а! — Алик дрожащими пальцами размял сигарету, но, не найдя спичек, сломал ее и бросил в мусорный ящик. — Понимаешь… — Он на секунду замялся и вдруг бухнул: — Я ни разу в жизни не прыгал с парашютом и, кажется, вряд ли прыгну.
Никита оторопел:
— Так ты же говорил…
— Я все наврал, придумал. — Алик коротко вздохнул и торопливо, путаясь и сбиваясь с мысли, поведал Никите все, что так тщательно скрывал от товарищей.
…Отец Алика Дмитрий Васильевич Черепков был летчиком-испытателем и после гибели Г. Я. Бахчиванджи, своего однополчанина и друга, решил во что бы то ни стало закончить начатое им дело. Он добился назначения в опытное конструкторское бюро и в 1946 году одним из первых поднял в воздух реактивный
В 1954 году Дмитрий Васильевич, испытывая самолет на штопор, разбился. В письменном столе жена обнаружила письмо.
Надя, — писал Дмитрий Васильевич, — не исключена возможность, что я погибну — слишком много неизвестного несет в себе новая техника. Кому-то надо быть первым… Если это случится, у меня к тебе просьба: сделай так — я знаю, ты будешь возражать, но все-таки прошу, — чтобы мой сын стал летчиком. Только полет даст ему представление о моей профессии. Лет через десять — двадцать самолеты, которые я испытывал, наверное, будут так же смешны, как нам аэропланы тридцатых годов. Его поколение будет летать на таких сверхзвуковых машинах, которые мне и во сне не снились. Но в их создании есть толика и моего труда, и он должен это знать.
Надежда Андреевна спрятала письмо подальше, дав клятву, что сын увидит самолет только на экране.
Шло время. Надежда Андреевна много работала, и Алик, предоставленный самому себе, постепенно отбился от рук: уроки делал кое-как, в школе безобразничал, а иногда и прогуливал. В девятом классе заработал две переэкзаменовки, а после десятого заявил, что перед прыжком в вуз ему необходимо осмотреться.
— Каким образом? — спросила озадаченная и разгневанная мать.
— На мир взглянуть, себя показать, — беззаботно ответил Алик.
— А деньги у тебя есть?
— Найдем. — Алик извлек из кармана несколько бумажек по двадцать пять рублей и небрежно помахал ими.
— Где взял? — пытаясь унять дрожь в голосе, выкрикнула Надежда Андреевна.
— Давай без сцен, мама, — спокойно сказал Алик, — ты же знаешь, что твой сын на плохое не способен. Деньги заработаны честным путем: я продавал рыбу.
— Как продавал? — совсем растерялась мать.
— Очень просто. На Привозе. Мы ловили и продавали. С Ленькой.
— Хорошо. — Надежда Андреевна попыталась взять себя в руки. — Куда же ты собираешься поехать?
— Для начала в Киргизию, на Токтогульскую ГЭС.
— К Саше?
— Да. К двоюродному братцу.
— Не понимаю. — Мать пожала плечами. — Ну что ты там не видел?
— Хочу понять, зачем люди вкалывают, — сказал Алик. — И давай на этом кончим — это вопрос решенный.
Надежда Андреевна схватилась за голову. Рвалась последняя нить, связывающая ее с сыном. Как остановить его? Что предпринять? И уже не понимая, что делает, отчаявшись, она рванулась к шкафу.
— На, читай! — Мать положила перед сыном письмо отца и, обессиленная, упала в кресло.