Уходящие в Вечность. Часть 1
Шрифт:
Рамазан не понимал тогда глубокий смысл подобных философских стихов, но он чувствовал музыкальный ритм баитов [30] и ему нравилось повторять их вслед за учителем. Беседовал Хайретдин хазрат просто, осторожно и ненавязчиво. Задавая наводящие вопросы, он заставлял мальчика самого додумываться до некоторых истин, предоставляя широкое поле для размышлений. Будучи прекрасным знатоком и большим любителем поэзии, он знал на память целые поэмы и газели [31] Низами, Навои, Хафиза, Бедиля [32] .
30
Баит –
31
Газель – лирическое стихотворение, в котором рифмуются два полустишия первого баита, затем та же рифма сохраняется во всех вто- рых полустишиях последующего баита.
32
Низами Гянджеви (ок.1141 – ок. 1209) – один из крупнейших поэтов средневекового Востока, классик персидской поэзии. Алишер Навои (1441–1501) – тюркский поэт, суфий, государственный деятель тимуридского Хорасана. Хафиз Ширази (1326–1389) – прославленной персидский поэт, известный суфий мистик. Мирза Абдулкадыр Бедиль (1644–1720) – мыслитель и поэт, писавший на фарси, главный представитель поздней фазы индийской школы персидской поэзии.
«Пусть книги будут твоими вечными друзьями, Рамазан, – говорил ему тогда учитель. – Ни один мударрис [33] и наставник не сможет ответить тебе так, как отвечают книги. Ты будешь читать, многое для тебя станет ясным. Но пусть раздумья и сомнения никогда не оставят тебя, ибо истинный иман [34] рож- дается только после долгих поисков и размышлений».
Это тоже были довольно крамольные высказывания. Мулла в мечети говорил, что сомневающихся Аллах накажет. Благодаря учителю Рамазан страстно полюбил поэзию. Она стала его миром, где отдыхала и наслаждалась душа. Многого он еще не понимал, но набор красивых музыкальных фраз ласкал его слух. Неведомые дали, где может быть никогда он не сумеет побывать, звали его. Далекие миры, которые никогда не познать, манили его.
33
Мударрис – учитель, наставник, преподаватель.
34
Иман – вера в истинность ислама: вера в Аллаха, ангелов, Коран, пророков, Судный день, в воздаяние за добро и зло.
От стихов так сладко и блаженно становилось на сердце и так хотелось жить… А жизнь лежала перед ним, она была такая ласковая, заманчивая, еще почти не начатая, подобная чистому листу бумаги, на котором предстояло начертать строки своей судьбы.
Жизнь открывала ему целый мир. Она звала его, и сердце отвечало на зов, билось часто и гулко. Рамазан чувствовал прилив энергии и сил, но не было еще у него любимого дела, которому он мог бы отдать всего себя.
Воспитанный в роскоши, в неге и богатстве, он с трудом находил свою дорогу в жизни.
Так шло время, и уже подкрадывалась юность.
4
Однажды летним днем Рамазан, лежа в траве под густой яблоней, читал поэму Джами «Юсуф и Зулейха». Солнечные лучи едва пробивались сквозь листву и отражались на страницах яркими прыгающими пятнышками. Знойный полдень был пропитан дремотной истомой. Природа замерла, тихо млея от жары. Не хотелось не только вставать, но и пошевелиться. Рамазан опустил лицо в пахучую траву, но даже она была теплая и не освежала, и только у самых ее корней можно было едва уловить прохладный, сыроватый, тонкий запах земли. Жара совсем разморила его и он задремал.
В приятном полусне виделись картины из только что прочитанной книги – плоские крыши старинного Герата, а по узкой улочке мимо глинобитных заборов сам старичок Джами проходил с посохом.
Вдруг видение поменялось. Рамазану пригрезилась красавица Зулейха, сидящая на золотом троне, одетая в сияющие розовые шелка. Солнце ярко освещало ее лицо, а блики играли в черных косах. У трона на коленях стоял Юсуф, низко склонив голову, а Зулейха протягивала к нему изящные руки и говорила словами поэмы Джами:
«Своей любовью, своенравный друг,
Я пить хочу, а ты – вода живая,
Бессмертье – ты, но посмотри:
мертва я…» 35
Юсуф отодвигался, отстранял ее зовущие руки, украшенные множеством золотых змеек-браслетов, и еще ниже опускал голову. Но сон досмотреть ему не дали.
Кто-то тронул Рамазана за плечо. Он вздрогнул, сразу возвращаясь из прекрасного сна, резко поднял голову и вскочил на ноги. Перед ним стояла девушка в ярком цветастом платье, в шляпке, из-под которой рассыпались по плечам упругие черные завитки. Она смотрела в упор лукаво и игриво. Рамазан вздрогнул, покраснел и, не зная, куда девать глаза, стоял растерянный и смущенный.
35
Абдурраман Джами, «Юсуф и Зулейха. Пер. Липкина.
Он сразу узнал эту девушку. Это была дочь его дяди Абдуррахмана. Но как она изменилась, как выросла и похорошела! Рамазан не видел ее несколько лет. Ведь семьи братьев почти не общались, также не общались между собой и их дети. Рамазан едва-едва помнил Гюльнару маленькой, капризной и своевольной девочкой, когда семейство Абдуррахмана еще проживало в их родовом доме. Но уже тогда она была ангельски красива.
Кокетливо щуря глаза, Гюльнара спросила:
«Рамазан, где твой отец? Я обегала весь дом и не нашла его. Твой дядя прислал меня спросить…».
«Я не знаю… Наверно, на заводе… Или в магазине, – поспешно перебил ее Рамазан, опуская глаза и стараясь на нее не смотреть, – Я его с утра не видел».
Он повернулся, собираясь уйти, даже не взяв лежащий на земле томик Джами. «Куда же ты, Рамазан? Ты забыл вот это…» – крикнула со смехом Гюльнара, догоняя его и протягивая ему поднятую из травы книгу.
Рамазан торопливо выхватил ее, но в этот момент рука коснулась открытого плеча девушки, и он почувствовал, как жаркая волна неведомого ему чувства прошла по телу. Совсем потерявшись от смущения и забыв о Гюльнаре, бросился он к дому, влетел в комнату и кинулся на постель, прижавшись горячим лбом к прохладной шелковой подушке.
Потом, много позднее, понял он, что так Так закончилось его детство. Тогда шел ему семнадцатый год…
Гюльнара была на год старше Рамазана. Она не знала категорического послушания отцу и матери, была самоуверенна и властна. Отец ее почти не занимался своими многочисленными детьми и вообще мало интересовался не только семейными, но даже и торговыми делами. Он поставил над всем обширным хозяйством управляющего, перепоручив ему все заботы. Управляющий был человеком с хитрецой, совершал выгодные сделки только для себя и в наглую обманывал своего благодетеля, все больше набивая карманы.
А благодетель и не вдавался в подробности его «работы». Шумные компании, кутежи, друзья, рестораны были его обычной жизнью. Как большинство недалеких и неумных людей, он считал себя человеком передовым и образованным. Всем своим обликом подчеркивал стремление не иметь со своей нацией ничего общего. Начиная с обстановки дома и кончая одеждой, – все говорило о желании подражать молодым людям того времени. Абдуррахман редко бывал дома, а когда возвращался, разбирал вечные тяжбы и ссоры между женами. Мать Гюльнары, персиянка, когда-то привезенная Абдуррахманом из путешествия по Ирану, младшая и любимая его жена, была постоянно озабочена тем, как отравить жизнь своим соперницам, как привязать к себе мужа еще больше и вынудить его дать развод старшим женам. Гюльнара росла среди интриг, сплетен, бесконечных скандалов и взаимного ожесточения между обитательницами женской половины. Она рано познала тайну любви. Но ее соблазнитель, молодой приказчик Абдуррахманбая, работавший в одном из его новых магазинов, недолго развлекался с хорошенькой байской дочкой. Его очень скоро уволили за растрату. Гюльнара, эта легкомысленная и ветреная девочка, мало переживала разлуку. Уверенность во всемогуществе своей красоты не дала ей долго предаваться унынию. Став игрушкой в руках коварного сластолюбца, она не растерялась и знала, что делать. Она теперь сама искала свою жертву.