Уик-энд
Шрифт:
В то же время секс всегда приносил ему разочарование. Уложив женщину в постель, ощутив наготу и движения её тела, соприкоснувшись с незнакомой чужой плотью, вдохнув аромат неведомого ранее запаха, он терял интерес.
После секса он хотел избавиться от партнерши. Не желал находиться более возле нее, думать о причинах, ещё недавно делавших этот контакт необходимым ему.
Почему это казалось таким важным, нужным?
– спрашивал он себя после каждой интимной близости.
Морин, разумеется, не догадывалась о его чувствах. Он имел много женщин в прошлом и по-прежнему искал новых связей; знакомый зуд будет и дальше охватывать его (сколько раз ему казалось, что сейчас все будет иначе?), но он определенно
"Разница становится заметна не во время полового акта, а после него. При чисто сексуальном контакте мужчина и женщина отвергают партнера по его завершении, более того, они могут сожалеть о случившемся. Когда имеет место страсть, любовники тянутся друг к другу, огорчаются из-за необходимости расстаться. Поэтому близость продолжается, обретая определенный стереотип и ритм."
Он часто формулировал подобные теории. Иногда он обсуждал их с другими психиатрами, иногда предлагал для обдумывания пациентам, иногда убирал в дальний ящик своего сознания.
В течение десяти лет он постоянно выслушивал излияния пациентов, понимая, что многое из их рассказов является ложью, и все же тайно признавался себе в том, что многие из них испытывают в отношениях с другими людьми большие вовлеченность и сексуальное волнение, нежели он сам. Многим пациентам секс приносил облегчение и душевный подъем, акт оставался в памяти. Для Рика все оставалось заурядным, обыденным. Тут теории Морин насчет мужа разваливались. Она была уверена, что он наслаждается, купаясь в безумном водовороте наслаждений и душевных контактов со всеми его партнершами. Именно по этой причине она приходила в ярость: она думала, что упускает нечто важное. На самом деле его половая жизнь была безрадостной.
Морин продолжила тактику булавочных уколов, нанося их в разные места, довольствуясь капельками крови и не вонзая кинжал в сердце, поскольку это поставило бы точку в ссоре.
– Как насчет Лайлы Конелли?
– сказала она.
– Ты, конечно, уже занимался с ней любовью. Уверена, это было интригующим опытом. Как она тебе понравилась? Не хотел бы повторить? На острове будет масса возможностей. В конце концов, Харри приобрел его именно для этого. Возможность соблазнения на каждом акре земли. Да, я вижу тебя с Лайлой. Прелестная пара. Две плотно сбитые фигуры - правда, немного вышедшие из моды.
– Я не думал о том, чтобы позаниматься любовью с Лайлой.
Он произнес это осторожно, поскольку это было ложью, и он не хотел выдать себя фальшивой нотой. Он часто думал о новой близости с Лайлой, но первая оказалась такой неудачной, что он боялся рисковать. Он помнил её насмешливые глаза, которые, глядя на него, почти говорили: "Покажи мне. Покажи мне, что вселяет в тебя уверенность в том, что ты способен поразить меня." Вежливая, холодная, механическая Лайла. Все произошло на острове у Харри, на розовом диване. Было полнолуние. Он помнил бархатную ночь с безупречно круглой желтоватой луной. Он включил музыку, служившую фоном. Они пили "Дюбонне" со льдом. Он тщательно подготовил эту сцену. И она оказалась фальшивой, как любая продуманная любовная сцена. Он испытал потрясение.
Он с трудом вернулся в настоящее и уточнил свое местонахождение. "Сессна" висела над озером, имевшим форму полумесяца, у одного края которого высилась скала. До озера Сигрэмов оставалось два десятка миль. Он увидел его, когда леса сменились аккуратными фермами.
– Ты меня смешишь, - сказала Морин, не смеясь.
– Ты не можешь находиться возле хорошенькой женщины и не испытывать при этом желания трахнуть её.
Он посмотрел на нее, на знакомую бледную кожу, на пряди обесцвеченных волос на висках, на короткий нос, на массивные
– Я рад, что ты находишь меня забавным, - сказал Рик.
– Конечно, я хочу переспать с каждой женщиной, которую вижу. О чем ещё мне думать?
В последовавшей паузе, которая не принесла разрядки, он посмотрел вниз и вперед, думая о посадке на озеро Харри Сигрэма; его сознание парило между городом, который он покинул, и лежавшей внизу землей. Почему он согласился отправиться на этот порочный уик-энд? Наверно, приглашение звучало так безмятежно и чисто посреди городской грязи, шума и смога. Остров показался ему земным раем. Но он не подумал о ждущем его напряжении, о безнравственности этой компании (и многих других, состоявших из его друзей), о возможных осложнениях, которыми чревато присутствие на острове шестерых человек. Нет, он увидел в этом уик-энде лишь шанс сбежать из города, и ничего более.
Он не подумал о том, что окажется в ловушке со своей женой, среди старых развращенных друзей. Он забыл о том, что ему придется терпеть общество Макса Конелли и знать, что его дорогая супруга Морин готова исполнить любое желание пианиста и будет хотеть его, как голодная сучка. Он забыл о коварном обаянии Макса, его музыке, тягостных депрессиях, враждебности. Он совершенно забыл о том, что ему придется слушать бесчисленные рассказы Харри о его знаменитых друзьях, разглагольствования о планах на будущее. Он забыл, что Поппи Сигрэм постоянно находилась на грани нервного срыва и была непроницаемой, как Далай-лама. Он не принял во внимание холодные оценивающие глаза Лайлы, напоминавшие ему на каждом их совместном обеде и коктейле о его сексуальной неудаче.
О, нет. Он думал лишь об острове, бегстве из города, о прелести купания в прохладной воде и свежем ветерке, охлаждающем кожу. Узник пентхауса, под которым ревел и мелькал автомобильный поток, Рик, оглушенный пронзительными голосами соседей, представил себе уик-энд как путешествие в рай. Его окружали картины французских импрессионистов, кондиционеры и антиквариат. Плавая в океане чувственности и постоянно ощущая угрозу, исходившую от порочных кожаных кушеток с пациентками, он легко поддался соблазну, который представляли деревья, вода и тишина. Он упустил из виду человеческий фактор. Он понял значение этой ошибки, сидя рядом с Морин и слыша тот же утомляющий голос, что доносился из его бирюзовой ванной или примыкающей к ней оранжереи. На высоте сорокового этажа или горы все звучало точно так же. Он пролетел две сотни миль, чтобы услышать словесный мусор Морин, ощутить напряжение, исходившее от его друзей, поесть пищу, которая ничем не превосходила ту, что он получал дома, выпить те же дорогие напитки, что стояли в его личном баре. Только воздух будет чище.
Морин прервала его раздумья неожиданным вопросом:
– Я недостаточно темпераментна, Рик? Поэтому ты гоняешься за другими женщинами?
Вот, подумал он, смешивая в одной метафоре разные эпохи. Начинается вторая бомбардировка. Выдвигай тяжелую артиллерию, заряжай пушку и лей кипящее масло на мою многострадальную голову.
Да, боль Морин была вполне реальной. Она чувствовала себя одиноко, потому что он много времени отсутствовал. Морин казалось, что ею пренебрегают. Она сожалела об оставленной карьере. И её вопрос имел под собой почву. Она действительно была недостаточно страстной, но что они оба могли поделать с этим? Он знал, что ему не удалось затронуть её самые чувствительные струны. Не мог возбудить её. Беспокойство Морин по поводу его измен имело защитный характер, было порождено не любовью. Так она перекладывала вину на него. Что касается его собственных мотивов, то как бы привлекательна ни была его жена, он все равно продолжал бы искать новых женщин.