Уильям Шекспир — образы, как космогония мифа. William Shakespeare — Images as the Cosmogony of Myth

Комаров Александр Сергеевич

Poster 2024 © «Der Schalksnar» circa 1540 by Heinrich Vogtherr the Younger | The German Museum

_____________________

«Art is a kind of innate drive that seizes a human being and makes him its instrument. The artist is not a person endowed with free will who seeks his own ends, but one who allows art to realize its purpose through him. As a human being he may have moods and a will and personal aims, but as an artist he is «man» in a higher sense — he is «collective man» — one who carries and shapes the unconscious, psychic forms of mankind».

«Искусство —

это своего рода врождённый порыв, который овладевает человеком и делает его своим инструментом. Художник — является не личностью, наделённой талантом со свободной волей, но только он тот, кто позволяет искусству реализовать своё предназначение через него. Так как будучи человеком, у него могут быть настроения, воля и персональные установки, но как художник, он прежде всего «человек» в более высоком смысле слова — он является «коллективным человеком» — единственным, кто в себе несёт и формирует бессознательные психические формы человечества».

— Карл Густав Юнг (Carl Gustav Jung 26 July 1875 — 6 June 1961) «Архетипы и Коллективное Подсознательное» (The Collected Works of C.G. Jung: «The Archetypes and the Collective Unconscious»).

Внимательное прочтение сонета 110, вызвало чувство восхищения, напомнив литературные образы одной из пьес Шекспира. Строки сонета своей непритязательной искренность и самокритичностью, буквально, с первых строк покорили моё сердце, образы «motley jester», «пёстрого шута», охватили моё воображение. И тогда, мне вспомнились слова величайшего французского архитектора современности Ле Корбюзье: «Поэзия — находится в сердце человека, и именно, потому человек способен постичь сокровищницу, скрывающуюся в Природе».

Дабы сердце человека — есть вместилище его бессмертной души. Поэтому, нам людям не следует забывать, что «искусственный интеллект», вполне вероятно, переживёт человечество, но никогда не обретёт, как одухотворённое сердце, так и душу, придающую осмысленность деятельности всего сущего, которое является неотъемлемой частью самой Природы.

Размышления в подобном ключе могли объяснить повышенный интерес критиков к неординарному сонету 110, но этот яркий и выразительный образ «пёстрого», «motley» напомнил мне образы бездомного «шута» из пьесы Уильяма Шекспира «Как вам это понравится» акта 2, сцены 7. В ходе семантического анализа несколько ниже, мной будут проведены параллели между сонетом 110 и этой пьесой Шекспира. На самом деле, подобная схожесть образов вполне могла предоставить подсказку исследователю на приблизительное время написания сонета 110.

В ходе исследовательской работы, к примеру, меня не интересовал вопрос: «What porridge had John Keats»? «Какую овсяную кашу ел Джон Китс»? — для того, чтобы понять предпосылки возникновения такого гения драматургии, как Уильям Шекспир. Или же, проводить вымудренные морфо-этимологические исследования, относительно происхождения, самого слова «Shakespeare», поскольку было ясно, что оно являлось творческим псевдонимом, скрываемого за ним придворного аристократа, писавшего гениальные пьесы.

Впрочем, «the dog was buried», «собака была зарыта» слишком глубоко, ибо «терра инкогнито» простиралась на весь период времени и была усеяна «белыми пятнами», когда какая-либо информация

об творческой деятельности поэта и драматурга оказалась недоступной по причине её отсутствия. Несмотря на это, содержание сонетов отчасти, буквально намёками раскрывало кое-какие детали об ошеломительном успехе первых пьес и становлении Шекспира в глазах общественности, как маститого драматурга своего времени. И общеизвестно, что согласно решения Тайного Сонета покреплённого указом в «елизаветинскую» эпоху аристократам и женщинам была запрещена актёрская деятельность, особенно на подмостках театров Лондона.

Из чего можно заключить, что Уильям Шекспир, будучи придворным аристократом никоим образом не мог служить в театральной труппе актёром особенно в тоже время, когда был занят сочинительством пьес, ибо эта работа требовала от него полной самоотдачи.

Именно, содержание книги Артура Ачесона «Потерянные годы Шекспира в Лондоне 1586—1592» (Arthur Acheson: «Shakespeare's Lost Years in London 1586—1592»), предоставило исследователям совершенно новое видение периода жизни и творчества поэта и драматурга.

«Этот период жизни Шекспира положил начало творческих отношений между ним и юным графом Саутгемптоном, где раскрылась неоценимая помощь, разногласия а затем противостояние Джона Флорио, как «Сэра Джона Фальстафа». Несмотря на этого, подавляющее большинство критиков долгое время считали Джорджа Чапмена (George Chapman) «поэтом-соперником», входящих в группу 78—86 сонетов Шекспира. Хотя, реальная история жизни Чапмена раскрыла исследователям его деятельность, в качестве поэта, истографа и драматурга в значительно более расширенном диапазоне его творческих возможностей». (Ellis, David (2013): «The truth about William Shakespeare: facts, fiction and modern Biographia». Edinburgh University Press, p.72. ISBN: 9780748653881).

Хотя, следы творческого сотрудничества юного графа Саутгемптона с Чапменом были налицо, которые показывая очевидную схожесть некоторых фрагментов его пьес Джорджа Чапмена с драматургическими произведения Уильяма Шекспира, получившие своё отражение в содержании сонетов, где бард сетовал об «публичных скандалах» из-за нарушений авторских прав, обвиняя в этом юношу, адресата сонетов.

— Но можно ли, было взять труд Артура Ачесона «Потерянные годы Шекспира в Лондоне 1586—1592» за основу для дальнейшей исследовательской работы?

— Конечно же, нет!

Дело в том, что в книге Артура Ачесона «Потерянные годы Шекспира в Лондоне 1586—1592» фигурировали несостоятельные, не выдерживающие никакой критики версии Шекспира, актёра и сына ремесленника-перчаточника. Но от предположительных сведений этой книги взяли своё начало хронологические несоответствия в представлениях и научных статьях критиков, рассматривающих образ Уильяма Шекспира, как нерелигиозного бастарда, которому были позволительны низменные запросы, относительно морально-этических норм в повседневной жизни, присущие только простолюдинам. В то время, как в содержании сонетов ключевым образом сонетов являлся образ «canker», «червоточины», который предоставлял видение поэта, отражающее критерии морали придворных аристократов; к примеру, образ «loathsome canker», «мерзкой червоточины» в строке 4 сонета 35.