Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Медведев Дмитрий Александрович

Третье замечание Брука касалось еще одной деликатной темы. Во второй книге первого тома Черчилль привел меморандумы, подготовленные им в бытность работы в военном кабинете. Но кто владеет правами на использование этих документов? Если правительство, тогда возникал неприятный вопрос – должен ли автор, который обнародует эти документы в своем произведении, делиться с правительством полученным гонораром? Вопрос был не праздный. В феврале 1946 года эта тема уже поднималась в парламенте, и нужно было быть готовым, к тому, что она вновь будет внесена в повестку дня.

Понимая, что его компетенций и полномочий недостаточно для решения подобного вопроса, Брук обратился за консультацией к контролеру Государственной канцелярии Норману Гиббу Скорджи (1884–1956). Тот ответил, что основания для разработки и утверждения нового

правила есть, но самого правила – нет. Тогда Брук эскалировал вопрос на уровень премьер-министра, который вынес его на рассмотрение правительства. Тон заседания задал Эттли, отметив, что, по его мнению, Черчилль не обязан делиться своими литературными доходами с правительством. То ли находясь под влиянием масштаба фигуры экс-премьера, то ли видя себя в роли будущих мемуаристов, но члены кабинета не стали оспаривать высказанный тезис. Черчиллю был дан официальный ответ, что правительство не возражает против использования им документов, но при условии, что в разделе «Благодарности» будет сделана соответствующая приписка: права на определенные официальные бумаги принадлежат Короне и на их цитирование получено соответствующее разрешение. Аналогичная приписка появится и в последующих томах²⁰².

Брук, как и многие другие британские политики и военные, согласившиеся помочь Черчиллю в его начинании, внес существенную лепту в творческий успех. Что вызывает закономерный вопрос – чем объяснялась столько активная поддержка чужого литературного проекта? В. Г. Трухановский считает, что участники описываемых событий были заинтересованы в том, чтобы предстать в новом труде в выгодном свете²⁰³. Но есть и другой мотивационный пласт. Черчилль писал не только о себе. Он писал о своей стране, о «великой старой британской нации, которая столько сделала для человечества»²⁰⁴, и писал в то время, когда ослабленная военными потрясениями Британия находилась в тяжелом экономическом и геополитическом положении. Он стремился показать своим соотечественникам, насколько выдающиеся качества они смогли продемонстрировать в час испытаний, насколько мужественны, стойки, бесстрашны были в решающие моменты новейшей истории. Он считал своей «первейшей задачей ясно показать масштабы и мощь вклада» Великобритании в дело, которому «суждено было оказаться общим делом столь многих государств и народов». Особенно актуально это было в послевоенные годы, когда его страна оказалась в тени атлантического союзника. Черчилль считал, что «знать и понимать размах британских военных усилий – в общих интересах англоязычных стран». Во втором томе он приведет данные, что «до июля 1944 года Британия и ее империя имела значительно больше дивизий в соприкосновении с противником, чем США»; он также отметит, что 68 % подводных лодок, уничтоженных на Европейском театре, в Атлантическом и Индийском океанах были уничтожены британским ВМФ²⁰⁵.

Одновременно с акцентированием внимания на вкладе Британии в общую победу Черчилль также стремился показать превосходство британских политических институтов, ключевое место среди которых занимал «суверенный и свободно избранный всеобщим голосованием парламент». Если демонстрируя военные усилия своей страны Черчилль хотел показать заслуги Великобритании на фоне США, то, рассуждая о преимуществах парламента, он проводил сравнение с диктаторскими режимами, захватившими некоторые европейские страны в 1930-е годы. В частности, он выражал сомнения, что «кто-либо из диктаторов имел столь эффективную власть над всем народом, как британский военный кабинет», который управлял посредством парламента, «не ущемляя право критики», избегая «подкупа», «вмешательства полиции и секретной службы» и использования противных его естеству «тоталитарных методов»²⁰⁶.

Другими словами, Черчилль выступил не только писателем и историком, выразившим свои взгляды и убеждения. Он продолжал оставаться государственным деятелем, который даже на страницах мемуаров отстаивал интересы своей страны и превозносил ее достижения. Это были масштабные цели, но их достижение могло состояться только после успешного завершения литературного проекта. Поэтому автору приходилось думать не только над тем, что написать, но и решать более практические вопросы, связанные с осуществлением задуманного.

После

всех обсуждений и согласований осталось определиться с названием произведения в целом и первого тома в частности. Понятно было, что титул должен был содержать упоминание прошедшей войны. Но какое именно? До 1939-го события 1914–1918 годов именовались в Британии обычно как «Великая война». Германия и США использовала другой термин – «мировая война». После 1939 года британские официальные лица называли новый конфликт просто «война», а Черчилль – «война против нацизма». Словосочетание «Вторая мировая война» получило распространение с вступлением в войну СШАв декабре 1941 года. Рузвельту не особо нравился этот фразеологизм, и он кинул клич придумать более поэтичный вариант. В предложениях недостатка не было: «Война на выживание», «Необходимая война», «Сумасшедшая война», «Война против тиранов», «Дьявольская война» и даже просто «Ад». Когда в 1944 году вопрос о терминологическом разделении двух мировых конфликтов был вынесен на рассмотрение Черчилля, ему больше понравилось «Первая и Вторая мировая война». При этом официальных заявлений сделано не было. Окончательное решение было оставлено за общественностью.

Прижился термин «Вторая мировая война». Однако Черчилль на протяжении первых полутора лет работы над книгой продолжал использовать в качестве рабочего названия более консервативное и привычное британскому слуху словосочетание «Вторая Великая война». Смена на «Вторую мировую» произошла только в сентябре 1947 года.

В феврале 1948 года Лафлин предложил назвать новое сочинение «Мемуары о Второй мировой войне», поскольку оно не только содержало историческое описание, но и передавало личный взгляд автора. Черчиллю эта идея понравилась, однако Ривз и Флауэр сочли, что слово «мемуары» звучит «пугающе для широкой публики». В итоге остановилось на лаконичном – «Вторая мировая война»²⁰⁷.

Относительно названия первого тома рассматривалось несколько вариантов. Автору нравилась «Дорога вниз», но Лафлин считал, что это звучит «обескураживающе»²⁰⁸. Затем Черчилль стал склоняться к «Напряженной паузе», что отражало его взгляд на связь двух мировых войн. Однако этот вариант был также забракован. Правда, не полностью. Его использовали в названии двенадцатой главы, описывающей революцию в Испании.

Время шло, приближался срок начала рекламной кампании, а вопрос с названием первого тома так и не был решен. Ривз полагал, что для первого тома необходимо «побуждающее название, которое передавало бы нарастающий ход событий». В январе 1948 года он предложил: «Собирающиеся тучи», «Нависшая буря», «Надвигающаяся буря»²⁰⁹. Не исключался и вариант «Навстречу катастрофе». Черчилль остановился на «Надвигающейся буре» – именно так называлась одна из его статьей в октябре 1936 года. Кроме того он изменил название первой книги на «От войны к войне», вместо «Между войнами»²¹⁰.

Тридцатого января 1948 года Черчилль направил издателям «финальную» версию первого тома. Издатели торопились. Публикация в газетах была запланирована на середину апреля. Оставалось всего два с половиной месяца, а еще предстояло многое сделать, как в части отбора материала, так и в части его редактирования. Но редакторы газет и издатели не подозревали, в насколько критическом положении на самом деле находится проект. «Финальный» вариант не означал для Черчилля – последний. Он продолжил дорабатывать текст и дальше, постоянно направляя очередные коррекции. И если с публикацией в газетах все прошло более или менее ровно, то издание в книжном формате превратилось в настоящий кошмар.

Особенно тяжело пришлось Лафлину. Американское издание выходило первым, а все спорные вопросы надо было решать с автором, находящимся по другую сторону Атлантического океана. Немало успокоительных выпил и Флауэр. Первый том превысил запланированный объем. Британским издателям, функционирующим, как и все в стране, в режиме строгой экономии и жесткого распределения, банально не хватало бумаги. Оставалось либо сокращать тираж, а с ним и доходы, либо уменьшить шрифт. Понятно, что выбор был сделан в пользу меньшего кегля. Черчиллю это, конечно, не понравилось. Особенно после того, как его друзья стали шутить, что прочтут его мемуары только после того, как обзаведутся увеличительными стеклами.