Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Медведев Дмитрий Александрович

С чего начать? С определения творческого метода. За полвека писательской деятельности Черчиллем были испробованы различные подходы к изложению материала. Теперь ему следовало решить, что станет основой его нового произведения. В принципе, ответ на этот вопрос лежал на поверхности и определялся теми значительными усилиями, которые автор потратил на защиту своего права использовать правительственные документы. Именно они и должны были стать остовом.

Черчилль признавал, что все эти документы: меморандумы, директивы, личные телеграммы и памятные записки, будучи составлены «под влиянием событий и на основе сведений, имевшихся лишь в тот момент», являются «во многих отношениях несовершенными», и при «ретроспективном взгляде многое из того, что решалось час за часом под влиянием событий, теперь может казаться ошибочным и неоправданным»¹³⁵. Но с другой стороны, в этом несовершенстве подлинных документов и заключалось их главное преимущество. В отличие от выхолощенных

описаний и тщательно подобранных фактов, в аутентичных документах плещется жизнь со всей ее непредсказуемостью и неожиданностью. «Насколько мало мы способны предвидеть последствия как мудрых, так и глупых поступков, добродетельного или злого умысла», – сокрушался Черчилль, но в то же время признавал, что без этой «безмерности и постоянной неопределенности человеческая жизнь была бы лишена своего драматизма»¹³⁶. По его мнению, оригинальные документы представляют «более достоверную летопись и создают более полное впечатление о происходившем и о том, каким оно представлялось нам в то время», чем любой отчет, который мог быть написан, когда «ход событий уже всем известен». «Было бы легче выступить с мыслями, появившимися позже, когда ответы на все загадки уже стали известны, но я должен предоставить это историкам, которые в соответствующее время смогут высказать свои обдуманные суждения», – скромно заявлял наш герой.

Не вступал ли подобный подход в противоречие с неприятием дневниковых записей? Черчилль считал, что нет. Во-первых, на стороне документов было неоспоримое преимущество. Они не просто служили частными размышлениями публичного лица, делящегося в одиночестве своими мыслями, переживаниями и планами. Они инициировали действие, изменяя настоящее и формируя будущее. По этой причине Черчилль считал использование неизвестных широкой публике подлинных материалов одним (наряду со своим литературным слогом) из важнейших факторов привлекательности нового произведения для читателей. «Я сомневаюсь, чтобы где-либо и когда-либо существовала другая подобная летопись повседневного руководства войной и государственными делами», – констатировал он. Да и «объяснение обстановки словами, написанными в то время», рассматривалось им, как «большая ценность для военного историка»¹³⁷.

Во-вторых, каждому документу необходим рассказчик, выступающий в роли медиатора между читателем и событием. Именно он определяет, в какое русло направить повествование и каким образом интерпретировать собранный материал. Наставляя своих помощников, Черчилль говорил: «если хотите повлиять на людей и народы», факты недостаточно обнаружить и отобрать, их также необходимо правильно «преподнести»¹³⁸. Сам он не питал иллюзий насчет объективности изложения. Любая история, изложенная человеком, субъективна. Когда Колвилл спросил его о книгах известного газетного магната Уильяма Максвелла Эйткена, 1-го барона Бивербрука (1879–1964): «правдивые» ли они, Черчилль ответил, что эти произведения всего лишь «трактовка правды в понимании Макса»¹³⁹.

Отчасти именно поэтому в предисловии чуть ли не каждого тома автор напоминает, что «основной нитью повествования служат директивы, телеграммы и служебные записки, составленные лично мной и касающиеся повседневных вопросов ведения войны и государственных дел». Также Черчилль добавлял, что если речь зайдет об оценке его деятельности, то он бы предпочел, чтобы его «судили» именно на основании приведенных документов, «значение и интерес которых определяется моментом»¹⁴⁰.

Несмотря на цитаты из дневников других авторов, включая итальянские и немецкие первоисточники («всегда интересно увидеть реакцию на другой стороне»¹⁴¹), одной из отличительных особенностей обнародованных документов было то, что авторство большой их части принадлежало непосредственно Черчиллю. В книге, безусловно, приведены высказывания, а также изложение позиции коллег и противников, но в целом мнению других участников разворачивающейся драмы уделено осознанно мало места. Подобный монологический подход подрывает объективность изложения и дает повод для заслуженной критики. Даже Норман Брук, принимавший активное участие в создании книги, был вынужден констатировать, что «мистер Черчилль настолько много цитирует собственные документы, что может создаться впечатление, будто никто, кроме него, не выказывал никакой инициативы»¹⁴².

Объясняя крен в сторону собственных документов, Черчилль ссылается на то, что не может приводить тексты других авторов из-за отсутствия места и соответствующего права¹⁴³. Подобный ответ может сойти за апологию. Так оно и есть. Хотя ситуации были разные. Например, экс-глава Би-би-си Джон Чарльз Рейт (1889–1971), занимавший в военном правительстве непродолжительное время пост министра транспорта, а затем в течение двух лет – первого комиссара труда и общественных зданий, возмущался тем, что автор обвинял его на страницах своей книги в недостатке старательности. Рейт указал на несправедливость подобных суждений. Но Черчилль оставил это обращение без внимания¹⁴⁴.

Учитывая, что в бытность своего руководства знаменитой радиокорпорацией Рейт неоднократно ограничивал допуск будущего премьера к радиоресурсу, было бы удивительным, если бы политик согласился с замечанием и вставил бы в текст оправдания бывшего недоброжелателя.

Были и другие случаи, когда Черчиллю сознательно не разрешали использовать тот или иной документ, в том числе отличавшийся от его точки зрения. Так, например, произошло при описании в первом томе норвежской кампании 1940 года [11] неудача которой стоила Невиллу Чемберлену поста премьер-министра. Несмотря на то что репутационные издержки понес глава правительства, одним из основных инициаторов высадки британских войск в Норвегии был Черчилль. Правда, он выступал за более раннее и более концентрированное проведение операции, не скупясь в своей книге на аргументы, которые обеляли его поступки и решения в этой истории. Для того чтобы уравновесить изложение, он собирался привести выдержки из документа, подготовленного Комитетом начальников штабов и содержащего критику его взглядов. Но Клемент Эттли наложил вето на цитирование названной бумаги¹⁴⁵.

11

Под норвежской кампанией понимаются совместные действия союзников в апреле – июне 1940 года, направленные на прекращение поставок в Германию шведской руды. Не путать с Датско-Норвежской операцией, связанной с захватом Третьим рейхом Дании и Норвегии в аналогичный период.

Несмотря на подобные эпизоды, преобладание авторской точки зрения, представлявшей главного героя в выгодном цвете, было существенным. За полвека публичной деятельности Черчилль приобрел достаточно опыта и достиг высшего пилотажа в популяризации своих взглядов и идеализации своего образа. Он представил обильные цитаты, которые утяжелили произведение и могли отпугнуть читателей, в виде убойного аргумента, доказывающего правильность его решений и поступков военного времени. При этом тот факт, что документы тщательно отбирались, чтобы обосновать необходимую точку зрения, Черчилль оставил за рамками своих объяснений.

Каркас из официальных бумаг определил не только формат новой книги – он также задал основной подход в ее написании. Вначале Черчилль определял, какой документ собирается использовать. Затем в архив направлялся один из его помощников, чтобы принести копию запрошенного документа. Когда требуемые материалы были подобраны, автор начинал с ними работу, либо вычеркивая, либо вырезая ненужные куски. Оставшуюся часть он наклеивал на отдельный лист бумаги, на котором, обычно красными чернилами, делал краткое пояснение и введение. В том случае, если введение было длинным, оно диктовалось секретарям. На завершающей стадии диктовалась связка к следующему документу.

По сути, в описанном подходе с нанизыванием текста на выдержки из документов не было ничего принципиально нового. Черчилль обратился к практике, которую успешно апробировал еще четверть века назад при написании «Мирового кризиса».

Вторым, наряду с активным цитированием документов, ноу-хау Черчилля-писателя стало активное использование творческого коллектива. Впервые он привлек экспертов во время подготовки истории Первой мировой, затем значительно развил эту практику при создании «Мальборо». Масштаб нового произведения, сжатые сроки, а также наличие гораздо меньшего объема временных ресурсов, которыми располагал автор (в отличие от периода работы над тем же «Мальборо»), не только делали появление команды необходимым, но и предъявляли новые требования к составу ее участников.

Свой творческий коллектив Черчилль однажды назвал «наш собственный секретный кружок»¹⁴⁶. Однако куда более известным станет другое броское название – «Синдикат». Кто входил в состав «Синдиката»?

Планировалось, что первая скрипка в творческом ансамбле будет принадлежать Фредерику Уильяму Дэмпиру Дикину (1913–2005), с которым у Черчилля сложились теплые и плодотворные отношения еще со времен работы над «Мальборо». Дикина отличали лояльность к Черчиллю, а также высокий профессионализм историка. Этих качеств уже было достаточно, чтобы держать его при себе. Но у молодого исследователя было еще одно важное преимущество: он хорошо знал стиль автора, и именно ему при подготовке черновых заметок было разрешено использовать личные местоимения. За прошедшие с 1939 года семь лет в жизни Дикина многое изменилось. Дослужившийся до подполковника, награжденный орденом «За выдающиеся заслуги», он входил в годы войны в состав Особого управления военными операциями и выполнял секретные поручения. Например, по указанию премьер-министра он был направлен с особой миссией к главе югославских партизан Иосипу Броз Тито (1892–1980), а после войны, в 1945–1946 годах, работал первым секретарем британского посольства в Белграде. Одновременно с успешной военной и дипломатической карьерой Дикин приобрел значительный вес в педагогических кругах, став главой колледжа Святого Антония в Оксфорде. Университетские обязанности оставляли ему не так много времени для участия в новом проекте.