Уинстон Черчилль. Власть воображения
Шрифт:
Если Англия была сильна в воздухе, то на море она оставалась крайне уязвимой, что прекрасно понимали Гитлер и его Генеральный штаб. В 1917 г. кайзеровской Германии почти удалось удушить ее подводной войной; на текущий момент перспективы были еще более радужными: у рейха были более совершенные подводные лодки, самолеты «Кондор» компании «Фокке-Вульф» [166] с большим радиусом действия и большое количество надводных кораблей, способных перехватывать конвои на просторах Атлантики; от Пиренеев до Северного моря немецкий флот располагал отправными базами, которых ему так не хватало во время прошлой войны; теперь Германия была в состоянии перерезать все западные пути к Соединенному Королевству и нарушить жизненно важные коммуникации с Ближним Востоком, США, странами Содружества и Южной Америкой. В начале 1941 г. результаты этого наступления были пугающими: за два месяца было потоплено множество кораблей союзников общим тоннажем шестьсот сорок тысяч тонн; конвои приходилось разворачивать обратно, задерживать или отменять; Ла-Манш был блокирован, основные порты закупорены и частично разрушены; и даже лондонский
166
Фокке-Вульф флюгцойгбау (нем. Focke-Wulf Flugzeugbau GmbH) – самолетостроительная фирма в Германии. Основана в Бремене в 1923 г. при участии авиаконструктора Генриха Фокке и бывшего военного летчика Георга Вульфа.
Черчилль понимал это лучше других, как свидетельствовал его личный медик сэр Чарлз Уилсон: «Я заметил, что премьер-министр постоянно держал в голове ежемесячную статистику по потопленным кораблям, хотя и никогда об этом не говорил. […] Как-то раз я застал его в зале с картами. Он составлял огромную диаграмму, на которой были видны маленькие черные скарабеи, обозначавшие немецкие подводные лодки. “Это ужасно!” – пробормотал он и прошел мимо меня с поникшей головой. […] Он знал, что мы рискуем проиграть войну на море всего за несколько месяцев, и ничего не мог с этим поделать». Черчилль сам это признавал: «У меня ныло в животе при мысли о смертельной опасности, угрожавшей нашим жизненно важным коммуникациям. Как бы я предпочел широкомасштабное вторжение этой неосязаемой и неуловимой угрозе, проступавшей на схемах, кривых графиков и в цифрах статистики!»
Уинстон Черчилль не мог пребывать в бездействии. В начале марта 1941 г. он написал адмиралу Паунду: «Мы должны отдать этой проблеме наивысший приоритет»; чтобы направить весь пыл своих соотечественников на борьбу, этот гениальный пропагандист, объявивший десять месяцев назад о начале «битвы за Англию», добавил теперь: «Я провозглашаю битву за Атлантику». С целью привлечь к жизненно важной задаче военачальников, министров, гражданских специалистов и промышленников он решил создать Комитет битвы за Атлантику, который и возглавил. Его председательство в данном органе было отнюдь не символическим. Уже 6 марта во все стороны полетели директивы: немецкие подлодки должны преследоваться неустанно; необходимо создать независимые «группы нападения» из мощных боевых кораблей и авианосцев, чтобы перехватить вражеские корабли еще до того, как они нападут на конвои; порты на западном побережье, имеющие большое значение для импортных поставок, должны быть обеспечены максимальной противовоздушной защитой; на судостроительные и судоремонтные верфи надлежит отправить дополнительно сорок тысяч рабочих; количество разгрузочных кранов в портах должно быть увеличено втрое, а время оборота торговых судов в портах должно быть сокращено на треть, и это для начала; ни в коем случае больше не печатать еженедельные цифры потерь тоннажа, что играет на руку врагу. Каждый раз на следующий день после таких указаний, как и следовало ожидать, в министерства и штабы летели записки с угрожающими красными этикетками: «С какими трудностями вы столкнулись?», «Почему нельзя сделать лучше?», «Кто препятствует вашим начинаниям?»
Разумеется, все это было только начало; вспомнив о неоценимой помощи со стороны крупных деловых людей в бытность его министром вооружений в 1917 г. и о вкладе Бивербрука в развитие авиационной промышленности в 1940 г., Черчилль поставил промышленника лорда Лезерса во главе вновь созданного Министерства военного транспорта, где тот просто творил чудеса. Обожавший новые виды вооружения, Черчилль пристально следил за работой талантливого изобретателя подполковника Джеффериса; памятуя о твердолобом сопротивлении Военного министерства любым новшествам во время прошлой войны, он подчинил Джеффериса напрямую министру обороны, то есть самому себе, а испытания и демонстрация нового оружия происходили… в его поместье Чартвелл! Но оно того стоило: из странных арсеналов полковника Джеффериса появятся на свет новые средства борьбы, вызвавшие революцию в подводной войне. Наконец, расшифровки сообщений немецкого Кригсмарине с помощью машины «Энигма» также начнут играть заметную роль в борьбе с подводными лодками, и Черчилль будет ревностно следить за тем, чтобы перехваты шифровок на Блечлей-парк были засекречены самым строжайшим образом и даже прикрыты «стеной лжи». Но для победы в битве, от которой зависела судьба Англии и империи, требовалось сделать еще больше; 16 августа премьер-министр заявил комитету обороны: «Битва за Атлантику и отношение Соединенных Штатов являются решающими факторами». Это так… и они к тому же были тесно связаны: нельзя было победить в первом без помощи второго.
С лета 1940 г. Уинстон Черчилль ждал, что Новый Свет решится прийти на помощь Старому. Сначала он надеялся, продемонстрировав решимость англичан сражаться операцией в Мерс-эль-Кебире, подтолкнуть Вашингтон к вступлению в войну; поставка американских эсминцев в начале сентября казалась ему прелюдией к решительным действиям. И потом, он рассчитывал на эффект, производимый разрушением английских городов немецкой авиацией: «Поймите, – объяснял он генералу де Голлю, – что бомбардировки Оксфорда, Ковентри и Кентербери вызовут в США такую волну возмущения, что они вступят в войну!» Думать так значило бы наделять заморских кузенов черчиллевским романтизмом, который тем был совершенно чужд: продажа оружия Англии не мешала Америке твердо придерживаться политики изоляционизма, и Франклин Рузвельт даже после своего переизбрания в ноябре 1940 г. не мог пренебречь общественным мнением; желал ли он помочь, но не имел возможности, или не желал, и потому сделал все, чтобы не иметь возможности,
Лондон попытался повлиять на американские лобби, прессу и общественное мнение; после смерти британского посла в Вашингтоне в конце 1940 г. задача была официально поручена лорду Галифаксу. Неофициально ею занималось множество других лиц, причем намного эффективнее, чем бывший апостол умиротворения: МИ-6, министр информации, Би-би-си, «Бритиш Пресс Сервис» и конечно же сам премьер-министр, который управлял всем оркестром со свойственным ему воображением. Так, он привлек на службу делу писателя Грэхэма Грина, философа Исайю Берлина и кинематографиста Альфреда Хичкока, которые будут активно помогать британской пропаганде в Соединенных Штатах; с его подачи будет оказана поддержка пробританским организациям; в ход пойдут подтасованные опросы общественного мнения, разоблачения в прессе изоляционистских партий, якобы получавших финансирование от нацистов, заказные статьи доброхотов в американских газетах, шантаж некоторых политических деятелей и даже услуги астролога, которому было поручено предсказать поражение Третьего рейха! Бывший главный редактор «Бритиш газетт» дремал в нем вполглаза. …Сам Шерлок Холмс, почивший вместе со своим создателем лет десять назад, восстал к жизни по приказу с Даунинг-стрит для борьбы с немецкими шпионами! И зная, что после Шерлока Холмса самым популярным англичанином в США был король Георг VI, Черчилль распорядился, чтобы бомбардировка Букингемского дворца получила за океаном максимальное освещение…
Главной целью пропагандистской кампании был сам президент, однако Франклин Рузвельт твердо решил не повторять ошибку президента Вильсона, слишком часто выходившего далеко за рамки того, что могли стерпеть Конгресс и общественное мнение. И снова за дело берется внук янки Леонарда Джерома, талантливый пропагандист и автор (все еще не законченной) «Истории англоязычных народов». Его переписка с Белым домом, продолжавшаяся уже больше года, обрела жизненно важное значение, и угроза экономического краха в результате подводной войны побуждала обрабатывать американского президента с удвоенной силой. Так, письмо от 7 декабря станет одним из событий, изменивших ход истории: «Как британцы, мы считаем своим долгом удерживать фронт и продолжать борьбу с нацистской силой в наших общих интересах и ради нашего собственного выживания, пока США не завершат подготовительные мероприятия. Я оставляю на ваше дружеское рассмотрение мое заключение о том, что США и Британскую империю связывает общность интересов, […] и я готов предложить вам несколько различных способов оказать решающее влияние на то, что по многим причинам является нашим общим делом». То есть это во имя собственных американских интересов от США просили обеспечить охрану морских коммуникаций или передать Англии большое количество кораблей, надавить на ирландцев, чтобы они предоставили в распоряжение Лондона свои порты и аэродромы на западном побережье, имевшие жизненно важное значение в битве за Атлантику; также от США требовалось построить торговые суда общим водоизмещением почти три миллиона тонн для компенсации потерь британского флота и поставлять две тысячи самолетов дополнительно ежемесячно, не говоря уже о новых заказах на танки, артиллерию, стрелковое оружие и боеприпасы.
Самым замечательным в письме была концовка: «Близок тот час, когда мы уже не сможем оплачивать корабли и другие поставки […]. Полагаю, что вы сочтете в принципе неприемлемым и взаимно невыгодным вынуждать Великобританию в кульминационный момент этой борьбы лишаться всех своих ликвидных активов с тем, чтобы после того, как будет одержана победа, щедро оплаченная нашей кровью, и спасена цивилизация, а США получат необходимое время на вооружение своей армии и достижение готовности противостоять любой угрозе, мы окажемся полностью разорены. Это не будет отвечать ни моральным, ни материальным интересам наших двух стран. […] Будьте уверены, что мы готовы к самым тяжелым лишениям и жертвам ради нашего дела и что мы с честью защитим его. Мы верим в вас и ваш народ и убеждены, что будут найдены пути и средства, которые вызовут одобрение и восхищение будущих поколений по обе стороны Атлантики. Если вы, господин Президент, убеждены, как я надеюсь, что поражение нацистской и фашистской тирании является крайне важным делом для США и Западного полушария, то вы можете считать мое письмо не мольбой о помощи, а перечнем минимальных необходимых мер для выполнения нашей общей задачи».
Как можно устоять перед таким призывом? «Письмо Черчилля, – отметит Роберт Шервуд, – произвело сильное впечатление на Рузвельта». И даже больше – оно подтолкнуло его к решительным действиям; с 17 по 29 декабря Рузвельт будет неоднократно выступать перед американцами по вопросам внешней политики с необычными для него силой и убеждением: «Я постараюсь освободиться от этой глупой проблемы долларов»; «Представьте, что дом моего соседа горит и у меня есть шланг с водой. […] Я не буду его ему продавать, я его одолжу, и он мне его вернет, когда пожар будет потушен»; «Мы должны стать большим арсеналом демократии!»; и особенно бесподобный аргумент, приведенный в тот момент, когда опросы показывали, что 88 % американцев против нарушения нейтралитета: «Я заявляю американскому народу, что вероятность вступления США в войну будет меньше, если мы сделаем все возможное для помощи нациям, противостоящим атакам Оси, чем если мы допустим их поражение».
Все это приведет к принятию закона, предоставившего президенту полномочия «продавать, передавать, обменивать, сдавать в аренду, одалживать или уступать любым иным образом […] военное снаряжение […] любому государству, оборона которого будет признана президентом жизненно важной для обороны США». Для облегчения ратификации закона о ленд-лизе ему присвоили регистрационный номер HR-1776 (цифра почти священная по ту сторону Атлантики) и назвали его «законом о содействии обороне США». Как можно было бы отклонить такой проект, не выставив себя плохим патриотом? Ни сенаторы, ни члены палаты представителей не нашли ответа на этот вопрос, и закон был принят большинством голосов в начале марта 1941 г.