Указка
Шрифт:
Увы! Я не посмел остановить этого офицера, и сейчас я испытываю муки совести. Впрочем, они уже меньше, чем вначале. Я рассказал нескольким своим коллегам об этой истории, но они только развели руками. Они все были пьяны и сказали, что тетке очень повезло, убедив меня, что и сам я рисковал, что не отвернулся сразу и смотрел. Почему-то я им верю.
К сожалению, не могу сочинять длинные отчеты, не хватает времени. Нашел крайне интересную тему и теперь кручусь, бегаю туда-сюда и почти не сплю. Задание ваше мне нравится все больше. Не волнуйтесь за вашего
А третий и последний отчет поверг в ужас директора Синьоретти. О, Пол был профессионалом! Он выяснил главное, отбросил ненужное, взял след и был почти у цели. Если вообще был. Синьоретти обессиленно опустился в кресло и обхватил голову руками. Эх, Пол!
«Господин директор! — писал Пол. — Сенсация, о которой я не смел и мечтать. Тот убитый, о котором мы говорили, был хозяином нескольких пароходов. Теперь его пароходы — и не только его, но и многие другие — поступили в распоряжение одной государственной службы. Пароходы нигде не числятся и никому не принадлежат. То дело, о котором вы говорили, связано с ними. Кажется, мятежники получат больше, чем они заслуживают. Осталось выяснить детали и персоналии — тогда вернусь. Ваш Пол».
МИНОТАВРЫ И НЕ ТОЛЬКО
На вокзале ночь. Люди хмурые, шаркают ногами, кашляют, а изо рта у них валит белый пар. Позади хрустят чьи-то суставы. Впереди щуплый темнокожий бородач волочит клетчатый баул. Баул рвется и пытается повалить щуплого бородача на ледяной пол, на котором ландышами замерзают плевки и сопли.
Иногда женщина, обладающая властью над вокзалом, выходит из подпространства и удивляет народ заклинаниями:
— Прикрепленный носильщик, вас просят зайти в медицинскую комнату. Прикрепленный носильщик, вас просят зайти в медицинскую комнату. Прикрепленный носильщик, вас просят зайти в медицинскую комнату.
Впереди меня девочки лет четырнадцати играют в шахматы. Их лица, повадка, одежда кажутся мне просветленными, удивительно нездешними. Грязь вокзала, промозглость, война, минотавры (а они вообще знают о существовании минотавров?) не властны над ними. Не могу понять, в чем тут дело. Просто интуиция, наследие райских кущ.
— You're good, I suck, — усмехается одна.
— Getting nerves, — замечает ее подруга.
— I'm hurry.
— Cookies?
— Fine.
(Ты хороша, я неудачница. — Нервничаешь. — Я голодна. — Печенье? — Прекрасно.)
Они начинают хрустеть великодержавским печеньем, а мне все становится ясно в их необычности. Внимание! Предложение всем светлой души девочкам-иностранкам от Ильи Собакина, писателя:
— Девчата! Выходите за меня замуж! Обещаю ни в коем случае не привозить вас в Великодержавию и нашим будущим детям записать гражданство вашей страны. Благодаря акту нашего сочетания мы достигнем небывалых высот как в собственном внутреннем развитии, так и в интеграции наших народов, не говоря уже о шаге в сторону вселенской любви и гармонии!
Женский вопрос маячит сейчас где-то позади оплывающей розовой свечой. С женщиной
Валентин Игоревич этот, из отдела спорта мужик, был некоммуникабельный, с жестоким, ускользающим взглядом. Руку подавал неохотно, жал с ненавистью. Женскую половину редакции называл «эти». Появлялся, к счастью, ненадолго — в начале дня.
Однажды случилась ошибка в статье, которую принес Валентин Игоревич. Корректор Леня не заметил, что вместо «2» машинистка Надежда пробила «222». Вышло, что «222-х минут не хватило нашим землякам, чтобы удержать победу». Пришел красный Валентин Игоревич и молча толкнул Леню на монитор.
Картавый Корсаров сказал:
— У него, видимо, женщины нет. Ему бы женщину найти. Все дело в женщинах. Надо ему помочь. У вас нет знакомой женщины? — это он ко мне.
— Нет, — ответил я.
Честный Корсаров постарался. Он стал следить за машинисткой Надеждой, по любому поводу направлял к ней Валентина, любил заверять его:
— Надежда знает свое дело… Моментально набьет любой текст… Очень опытная машинистка. Надежда нас не подведет.
Еще он подсунул Валентину яркий календарь с фотографиями из футбола.
— От Надежды, — застенчиво сказал он.
Валентин Игоревич терпел недолго.
— Да пошли вы к черту! — загремел он. — Пошли вы к самому поганому черту! И так не знаешь, куда от ваших баб деваться! Шестерым уже алименты плачу. Детей восемь. Старшего в милицию забрали — на петушка поссал.
— На какого петушка?
— На детской площадке этот петушок.
Грязными сапогами прошли мимо минотавры (вот они появились!). Задержались. Вернулись. Чего надо, минотавры?
— Документы.
(А я думал — обсудить со мной негативное мнение, высказанное Даниилом Андреевым о критике Мережковским поэтических сборников Блока.)
— Билет.
Молча достаю билет.
— Оружие есть?
— Нет.
— Зачем едете?
— Туризм.
— Где жить будете?
— У друзей.
Один минотавр включил рацию и тихо сказал:
— Дима? Проверь — Собакин Илья Павлович…
Потом повернул рога ко мне:
— Все в порядке.
У меня есть сестра. Однажды ее вызвали к доске:
— Какие древнегреческие мифы знает у нас Таня?
— Ну… Как его… Про ментозавра.
Вспоминая эту давнюю историю с сестрой, я собираюсь всех милиционеров в тексте называть минотаврами. Это несколько освежит эпизоды с их участием. Вы представляете себе минотавра в сержантских погонах, с «Макаровым» и с коллаборационистской, времен второй мировой войны, фуражкой на бритой башке?
Общение с минотаврами — рефрен моего путешествия. Иногда его исполняет хор, иногда прокуренный дискант соло. Из старого лабиринта на Крите несется злорадное мычание отрубленной Тесеем башки. «Я — Минотавр. Мои наследники заполонят землю и доведут вас до безумия. Вы будете бояться их, стараясь избежать встречи, но нельзя спрятаться от их взгляда. Они все равно найдут каждого — и сосчитают».