Указка
Шрифт:
«Зачем я записывал, дурак? Чтобы не забыть?» Да, он почему-то не думал о таком тщательном обыске, в подкорке жила память о Европе, о Галлии, где он долго жил и работал в милой провинциальной газетке… Память о разрешении на обыск. Пол никогда не ссорился с полицией, он просто слышал, что без такого разрешения обыскивать запрещено… И вот ведь, бумажка засела в голове, подвела! «Да, война, тут свои законы… Хотя сами-то военные не называют это войной. Какая-то нелепая операция по наведению порядка, комендантский час… все равно свои законы… А как я резво начал, как резво начал! Молодец, Пол…»
Нет, он когда-то ссорился с полицией! Однажды взял интервью у
Кстати, по слухам, «там, где надо» тот тип смог заработать куда больше, чем заработал бы в полиции… Тогда Пол стал еще счастливее. И даже проголосовал за какую-то партию на выборах, чье название больше нравилось. По сути, между партиями не было разницы, все они обещали оберегать то, что нравилось людям, — их свободу. И обещали не чинить препятствия в их продвижении по жизни-дороге…
Пол проснулся и пришел в ужас!
Слышались частые выстрелы. Словно чихал кто-то, как кошка, которая проглотила перышко, но то чихал прокаженный… Прокаженная страна, Пол. «Дружок, скорее всего, ты погиб, — подумал он. — Хотя есть Бог и Судьба… Только не думай, что тебя пощадит Остров. Они и разбираться не будут. Все, кто на Побережье — теперь их враги.»
Было бы меньше обиды, если бы его застрелили солдаты по приказу капитана Власюги. В независимом информационном агентстве давно подозревали, что журналисты пропадали не только с помощью мятежников, но и по мановению всемогущей руки ВСБ. Этот факт добавлял правоты Полу и его далеким товарищам, а следовательно, немного очищал бы душу в момент смерти.
Но погибнуть случайно, по ошибке быть принятым за солдата, из тех, что мучили его и издевались, которых он ненавидел сейчас и даже хотел, чтобы их убили (увы, Пол!) — несправедливость. И сознавать эту несправедливость в последний момент было бы еще больнее.
Когда выстрелы прекратились, он вспотел и, обессилев, ткнулся лбом в утоптанную землю. В щель засвистел ветерок; шепотом переговаривались. «Кто-нибудь, помогите…»
— Пожалуйста, — жалобно прошептал Пол.
Из-за этого слова и от слабости он почувствовал на языке горькие слезы — ему вспомнилось детство на солнечных холмах, белоснежные фермы и виноградники Галлии, веселый праздник у церкви и шутихи, и как он просил у родителей подарить ему желтенькую лошадку-пони, она пахла как хлеб, который испекли его маленькие сестры. Вспомнилась теплая зима на Альбионе, когда они завалились в паб, и Нил спьяну принял какую-то девчонку за Джима и подарил ей свои часы и бутылку виски. Там стоял запах травы, которая только стала входить в моду, и у Пола заплетался язык, когда он пытался произнести ее название. А потом в паб завалился также и отец Нила, округлил глаза и накостылял всем, особенно Полу, которого принял за Нила. А потом они все пошли в парк и там смотрели на звезды, и отец Нила рассказывал, где какие созвездия… И тогда снова увидел черную жуть сарая на краю Вселенной.
— Помогите!..
Снаружи стояли те, кто стрелял, и они замолчали, внимая его просьбам. И вот открылась дверь.
— Я иностранный журналист! Помогите мне! Я попал в лапы ВСБ, — громко сказал Пол. Зажглась спичка, и он зажмурился, замерев и покорившись судьбе. — Документы у меня отобрали. Они, наверно, где-то здесь…
Тот,
— Выходите.
«Ничего страшного, — успокаивал себя Пол. — Если в меня выстрелят, то, наверно, я умру сразу и предстану пред Господом. А если не выстрелят, то останусь жив… А интересно, это общее наступление островитян или всего лишь налет? Если налет, то сейчас они будут торопиться уйти…»
— Осталось всего несколько минут, — страшно нервничая, пробормотал человек, открывший дверь сарая. «Значит, налет. Я им только помеха, значит, меня не пощадят». Спичка упала. Пол успел заметить блеск стволов и стал упрямо глядеть куда-то в сторону и вверх. — Мы берем вас на Остров. Повернитесь лицом к стене.
Его обшарили, дружески похлопав по плечу.
— У меня нет оружия, — прошептал Пол.
— Понятно, что нет… Сигареты я искал, — вздохнули сзади. — Курить нельзя. Огонек видно в темноте.
— У меня все отобрали офицеры, — сказал Пол.
Позади послышались шаги. Подошел второй.
— Быстрее к шлюпке! А то сейчас начнется.
— Слушаю, командир!.. Эй, иностранец, давай за командиром.
— Что начнется, что вы имеете в виду? — спросил Пол.
— Стрельбу, чего же еще — если не успеем переправиться на шхуну.
«Уже была стрельба», — хотел сказать Пол, но тут его развернули невидимые руки и подтолкнули туда, где чернел кипарис.
В шлюпке было около дюжины человек. Судно островитян притаилось под двухсотметровыми скалами, оно сливалось с высокой скалой, стоящей поодаль от берега.
Пол шепотом спросил, что это за судно. Ему сказали: марсельная шхуна, а называется «Харизма». Его отвели в какое-то помещение. Сказали: «Тише!» — он ответил «да», и его оставили одного, в темноте, не объяснив, куда можно приткнуться. Пол занервничал; и он почему-то не сомневался, что кто-то присматривает за ним снаружи, может быть, в него целятся. «Однако гибель моя откладывается», — сказал он себе.
Как Пол убедился на своем опыте, иностранные журналисты могли погибать по разным причинам. Кто-то попал случайно в бой, кто-то не угодил офицерам армии Великодержавной Федерации. Но, как профессионал и беспристрастный наблюдатель, он старался рассуждать, не вставая мысленно ни на одну из враждующих сторон.
«Побережье и Остров не менее жестоки, чем Великодержавия, — клялся он себе. — Это случайность, неисповедимость рока, что Остров спас меня от гибели. Кстати, не удивлюсь, если меня везут в качестве заложника». Пол был небогатый человек. Он еще был должен компании по благоустройству половину стоимости нового бассейна. «Будут платить фонды, — вдруг успокоился он. — А вообще-то островитяне не кажутся мерзавцами… м-да… и все-таки не кажутся. Просто солдаты. Они меня даже не ударили».
Тут что-то с ним случилось. Он закачался и обхватил себя за плечи, не почувствовав прикосновения собственных ладоней.
— Дерьмо, — прошептал он.
Это голод, это голод… Или просто слабость?
«Сейчас бы домой… Или в Галлию…» Он попытался, опустив подрагивающие веки, снова представить галльское солнце — много солнца, зной на площади Сен-Мари, как он лежит на раскаленном граните, потягивая из банки «Крокодайл». Где-то в трех шагах его велосипед (надо повернуть голову); в последнее время нередки веселые кражи велосипедов, их находят только назавтра, за два квартала обычно. Кто-то смеется у фонтана — это девушки в купальниках пристают к полицейским. Пол лениво помахал лейтенанту Пасье, тот прищурился против солнца, узнал.