Украденная дочь
Шрифт:
Я заметила, что передо мной опять возник официант. Интересно, почему же все-таки Анна — единственный человек из числа моих знакомых, побывавший в Таиланде, — забрала фотографию Лауры, лежавшую в портфеле из крокодиловой кожи?
— Желаете чего-нибудь еще? Вы себя хорошо чувствуете?
А может, фотографию забрал оттуда отец? Ему уже надоело терпеть, что кто-то несуществующий постоянно отравляет нам жизнь. Он, возможно, считает, что в том, что мама заболела, виновата бедняжка Лаура. Если переложить вину за то, что с нами происходило, на кого-нибудь другого, то на душе станет легче,
Я заказала еще одну чашку кофе. Напряженные размышления, которым я предавалась сегодня, сильно меня утомили. Официант, должно быть, даже подумал, что я наркоманка. Или просто очень странная девушка. Я, садясь на стул в баре, поставила чемоданчик, как мне советовала мама, на пол между ногами. «Когда едешь в метро, когда пьешь кофе, когда останавливаешься, чтобы с кем-то поговорить, не теряй физического контакта со своим чемоданчиком, потому что если его у тебя украдут, то у тебя украдут полмиллиона песет». Поэтому я — полусонная, слегка заторможенная и с чемоданом между ногами — показалась официанту подозрительной. Вроде и безобидной, но все-таки подозрительной. Ему, наверное, захотелось, чтобы я поскорее ушла.
Я расплатилась и отправилась к трем уже хорошо знающим меня клиентам, для общения с которыми надела белое вязаное платье. Я продала им соевый лецитин, крем с крупинками золота и несколько тяжеленных баночек с различными мазями. Зайдя в больницу навестить маму, я съела у нее в палате бутерброд. Я сказала ей, что сегодня в университете нет занятий и что она выглядит лучше. Однако это не было правдой: у мамы был изнуренный вид.
— Отец похудел, — сказала мне мама.
Я ответила, что ей не следует об этом беспокоиться и что он ест хорошо.
— Сейчас для нас самое главное — это ты, — сказала я. — Все остальное не имеет значения. У всех остальных все хорошо.
В понятие «все остальные» я включила и Лауру, но маме я об этом, конечно же, не сказала.
Мама посмотрела на меня глазами, которые из-за худобы казались невероятно большими.
— Ты так считаешь?
— Я в этом уверена. Если ты не видишь ежеминутно и ежесекундно, что у нас все хорошо, это отнюдь не означает, что у нас не все хорошо.
Я произнесла эти слова как можно более уверенным тоном, надеясь, что они станут своего рода инъекцией, которая дойдет до самой середины ее одержимости Лаурой. Мне хотелось, чтобы она поняла, что и у Лауры все хорошо.
— Да, — сказала мама. — Возможно, виновата я — я со своим нелепым стремлением во все вмешиваться, за все переживать. — Ее напряжение, похоже, ослабело. — Ты абсолютно права, жизнь идет своим чередом, и это происходит отнюдь не благодаря мне. Невозможно знать наверняка, что хорошо для того или иного человека, а что плохо… Твой папа тоже не виноват в том, что я поступала не всегда правильно.
Я кивнула и поправила ей простыни. Мама, похоже, начинала осознавать, что ее пропавшей дочери хорошо живется и без нас.
— Кто знает… — задумчиво произнесла она.
Мы не могли чувствовать себя виновными за то, что не в нашей власти. «Делается только то, что можно сделать», — мысленно сказала
Я достала из своего чемоданчика один из кремов и стала втирать его маме в кожу лица. Лицо у нее уже было очень худым — кожа да кости.
— Это алмазный крем?
Я положила баночку с кремом в лежавшую на прикроватном столике маленькую коробочку.
— У меня разбирают его, как горячие пончики.
Мама улыбнулась. Она мной гордилась. Когда я, уже попрощавшись с ней, подошла к двери, она все еще улыбалась. Не знаю, улыбалась ли она некоторое время и после того, как я вышла из палаты в коридор.
Как это ни было ужасно, я уже стала привыкать к хождению по домам клиентов, к своей новой жизни, к нашему опустевшему без мамы дому. Я не была счастлива, тем не менее продолжала жить и уже пришла к пониманию того, что не вырвусь из этой виртуальной тюрьмы до тех пор, пока в моей душе не воцарится покой. Поэтому, когда в воскресенье утром к нам в дверь позвонили и этим позвонившим оказался Матео, я отнюдь не стала падать в обморок.
Отец уже позавтракал и собирался поехать в больницу. Он делал это уже второе воскресенье подряд. В больничном киоске он купит газеты и журналы и будет весь день читать их с женой. Когда он находился там, я испытывала чувство умиротворения и на время забывала обо всем. Подготавливая стиральную машину к стирке, я думала о том, что пробегу сегодня по парку километров пятнадцать — а может, даже буду бегать до тех пор, пока не начнут подкашиваться ноги. Вот в этот момент в дверь и позвонили.
Отец открыл дверь, уже засовывая свой бумажник в карман. Я, стоя возле стиральной машины, невольно замерла, когда услышала голос, от которого на меня нахлынуло превеликое множество эмоций. Я мысленно представила себе, как я сейчас выгляжу: в шортах и футболке, с кое-как заплетенной косой. До меня донесся звук шагов отца.
— Там пришел парень, он говорит, что он твой друг и что его зовут…
— Я знаю, кто это. Скажи, чтобы подождал меня в гостиной.
Как только отец ушел, я сразу же закрыла дверь кухни, мимо которой Матео непременно пришлось бы пройти, чтобы попасть к нам в гостиную — гостиную, которая ни капельки не была готова к приему гостей: в ней сейчас царил жуткий беспорядок. Мне подумалось, что он поступил довольно бесцеремонно, явившись прямо ко мне домой. Разве я к нему домой приходила? Я даже не знала, где он живет. Глядя на свое отражение в алюминиевом подносе, я поправила, как смогла, волосы и надела другую футболку, взяв ее из корзины для чистого белья. Затем я умылась. И зачем я себя так утруждала?
Зайдя в гостиную, я увидела, что Матео рассматривает стоящие у нас на полках произведения классиков. Он был в своем обычном наряде — в джинсах и черной футболке. В руках он держал плащ, который достался ему от отца и который он надевал, когда ездил на мотоцикле.
— Привет, — сказала я.
Когда он оглянулся, мне захотелось улыбнуться, проявить дружелюбие, потому что на самом деле я была рада его видеть, — но я сдержалась. Занимаясь продажей косметики и диетических продуктов, я поняла, что нельзя давать волю эмоциям и забывать о своих задачах, какую бы симпатию ни вызывали у меня клиенты.