Украденная дочь
Шрифт:
Мимо меня поспешно прошел официант, держа в руках поднос, на котором стояло множество бокалов. Моему отцу, должно быть, захотелось поговорить с кем-нибудь о тяжелом состоянии моей мамы — с кем-нибудь, но не со своими детьми, чтобы не огорчать их еще больше. Однако даже эта мысль не сподвигла меня подойти к Анне. Я потихонечку, маленькими шажками, переместилась в укромный уголок. Вскоре к столику, за которым сидела Анна, вернулся отец. Он провел ладонями по своим волосам: он всегда делал это после того, как вымоет руки. Серьезное выражение на лице Анны сменила
Когда он увидел, как я сажусь на место Анны, то от удивления едва рот не открыл.
— Папа, давай поговорим прямо сейчас, — сказала я, у него на глазах открывая сумку Анны.
Отец, судя по озадаченному выражению его лица, напряженно пытался понять, что я делаю. А я искала фотографию Лауры. Если Анна и в самом деле ее украла, то вполне могла хранить у себя в сумке.
— Немедленно прекрати, — велел отец.
Я, роясь в сумке Анны, то и дело бросала взгляды в сторону туалета. Было, конечно же, понятно, что если она застанет меня за подобным занятием, то последствия могут быть весьма серьезными. Я рисковала очень сильно. Осмотрев содержимое сумки настолько тщательно, насколько это было в данных условиях возможно, я закрыла ее и поднялась со стула.
— Сегодня вечером у нас с тобой будет разговор. Не говори ничего Анне.
С этими словами я снова укрылась в укромном уголке зала. Оттуда я увидела, как Анна вышла из туалета, приблизилась к столу и погладила отца по плечу. Отец посмотрел на ее руку, не зная, как реагировать. Он вообще всегда был медлительным. Потом Анна села на свое место, убрав с сиденья сумку и повесив ее на спинку стула, — именно так, как эта сумка висела до моего прихода. Заметив свою оплошность, я засомневалась, а не заметила ли меня Анна, когда я зашла в ресторанчик, и не наблюдала ли она тайком за мной.
Вечером, как того и следовало ожидать, отец открыл входную дверь и снял свой пиджак с довольно сердитым видом. Я разогрела каннеллони, которые оставались от того дня, когда я активно занималась стряпней, лишь бы только не думать о Матео. Пока я накрывала на стол, отец открыл себе банку пива. Мы оба выжидали, кто же нарушит это ледяное молчание первым.
— Никогда бы не подумала, что встречу там Анну.
Отец, ничего не отвечая, сделал глоток пива.
— Мне нужно было срочно рассказать тебе о том, что удалось выяснить, и я вспомнила о ресторанчике, в котором тебе нравится обедать.
Он слушал меня невнимательно, как слушают невнятно бубнящее радио.
— Я почувствовала облегчение, когда не нашла в ее сумке фотографию Лауры, пропавшую из портфеля из крокодиловой кожи.
Отец наконец-таки посмотрел на меня. Он был не только сердитым, но еще и печальным.
— Маму скоро отпустят домой. Мне сегодня сообщили об этом врачи, — сказал он.
Я уронила вилку и нож на стол, и они зловеще звякнули.
— Они не считают возможным ее оперировать. Они боятся
Я в ответ кивнула, чувствуя, как к горлу подступает комок. А еще я почувствовала, что если сейчас не позволю себе расплакаться, то мои глаза лопнут от напряжения. Я отвернулась к микроволновке и позволила выкатиться из глаз нескольким слезинкам из того озера, которое только что собралось в моих глазах и которое выльется из них, когда я останусь одна.
— Анна говорит, что у нее есть возможность проконсультироваться по этому поводу с другими врачами. У нее очень широкий круг знакомых. Она наведет справки и затем мне позвонит. — Отец стал накладывать в тарелки каннеллони. — Ты, конечно же, ничего не ела, — сказал он, перекладывая б'oльшую часть еды в мою тарелку.
Я не могла ни возразить, ни вообще хоть что-нибудь сказать. Пожевав каннеллони, я проглотила несколько кусочков, которым при этом пришлось пробиваться через подступивший к горлу ком.
— Мы выкарабкаемся, — сказал отец. — Бетти очень сильная.
Это раньше она и в самом деле была сильной. Теперь — уже нет. Теперь она превратилась в развалину, и я не была уверена в том, что сумею обеспечить ей должный уход.
— Как только она окажется на собственной кровати, то сразу воспрянет духом.
Я сходила в туалет, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и лишь после этого, вернувшись к столу, нашла в себе силы очень медленно спросить:
— А мама знает, что ее не захотели оперировать?
— Врачи при мне сказали ей, что попробуют лечить ее по-другому, в домашних условиях.
— А мама?
— Она сказала, что мне нужно работать, что ты не можешь забросить свои занятия и что нужно придумать что-нибудь другое.
Отец опустил голову — опустил так низко, как будто шее было тяжело ее держать.
— Я сказал ей, что изменил продолжительность рабочей смены и что коллеги будут мне помогать.
— Замечательно, — пробормотала я.
Я едва ли не вылизала комнату сверху донизу. Я навела порядок в шкафах, протерла обои, вымыла окна и светильники и застелила кровать простынями, которые нравились маме больше всего. А еще я приготовила ее любимую ночную рубашку и купила цветы. Маме разрешалось есть все, но с определенными количественными ограничениями, поэтому я составила меню на каждый день, хотя и подозревала, что заставить маму есть будет нелегко.
Маму привезли из больницы на машине «скорой помощи» и донесли на носилках прямо до кровати. Ей поставили капельницу с каким-то лекарством и научили меня ее менять. Медсестры, как могли, изображали оптимизм:
— Ох и дочь у тебя, Бетти! Просто приятно иметь с ней дело.
— Таким девушкам не надо ничего долго объяснять. Они схватывают все на лету.
— Рядом с дочерью ты, Бетти, будешь в чудесной компании. Это не то что ведьмы вроде нас.
И так далее в том же духе.
Я была готова на коленях просить их никогда отсюда не уезжать и подбадривать нас днем и ночью.