Украденное детство
Шрифт:
– Ох, – вырвалось у молодой женщины, – не дай Бог.
– Вот ты все в тайне молишься своему Богу, – зло покосилась на нее Ульяна. – Не отпирайся, знаю… не треба отнекиваться. А муж-то у тебя партийный.
– Не твое дело, Ульянка, – негромко цыкнула на нее Матвеиха, недолюбливавшая девушку за злой язык. – Во что человек хочет, в то и верит.
– Так пусть помолится сейчас. Глядишь, и заступится ее божок. Его помощь нам точно понадобится сейчас, – не обращая внимания на «сварливую бабку», как за глаза называла она бабу Матрену, заметила Ульяна.
– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, – зашептала
А между тем немцы продолжали хозяйничать в деревне. Вещи не трогали, ни к чему им был нищенский скарб местных жителей. А вот кур и поросят забрали бесчисленное множество. Ради потехи фашисты, ощипав кур и гусей, начали разбрасывать пух по ветру, и уже через час деревня покрылась белым покрывалом, словно выпавшим первым снегом. Развлечение солдат сопровождалось разноголосицей, хохотом и насмешками над стоявшими напротив сельсовета жителями.
– Z"unde an! 6 – отдал приказ офицер железным тоном, усаживаясь в автомобиль.
– Was machen wir mit den Menschen, mein general? 7 – спросил его, вытянувшись в струнку, солдат.
– Wo siehst du Menschen? 8 – недовольно повел носом генерал. – Ich sehe Schweine, viele russische Schweine. Verbrennt H"auser! 9
– Zu Befehl! Heil Hitler! 10 – выбросив руку вперед и щелкнув каблуками, прокричал солдат и бросился выполнять оставшееся непонятным для местных жителей приказание.
6
– Z"unde an! (нем.) – Поджигай.
7
Was machen wir mit den Menschen, mein general (нем.) – Что делать с этими людьми, мой генерал?
8
Wo siehst du Menschen? (нем.) – Где ты видишь людей.
9
Ich sehe Schweine, viele russische Schweine. Verbrennt H"auser! (нем.) – Я вижу свиней, много русских свиней. Сжечь их дома.
10
Zu Befehl. Heil Hitler! (нем.) – Слушаюсь. Хайль Гитлер!
И лишь тогда, когда запылали крыши домов, люди поняли, какое распоряжение отдал своим солдатам важный генерал.
– Это чего ж они удумали, ироды иноземные? – заголосила баба Матрена. – Никак спалить хотят наши хаты?
– Скажи спасибо, если в живых оставят, – буркнул ее муж, следивший за каждым шагом непрошеных гостей.
– И кур, сволочи, всех забрали, – сквозь зубы процедил Егорыч, грозя немцам костылем. – Жрать-то чего зимой будем?
Валя не сводила глаз с горевших крыш. Из-за моросящего дождя огонь распространялся не молниеносно. Оставалась смутная надежда на то, что они смогут что-то спасти.
– Ладно, хоть в живых бы оставили, – тихо произнесла женщина. – Тогда и дома сохраним. В Смоленск рвутся, под прикрытие своих. Боятся оставаться ночью в деревнях. Видать, правду местный люд поговаривает: партизаны завелись в наших
И действительно, едва солдаты подожгли последний дом, как офицер что-то скомандовал и немцы, торопливо рассевшись по мотоциклам и машинам, покинули деревню. Напоследок фашисты пустили поверх группы впавших в оцепенение селян несколько автоматных очередей и выехали на шоссе. Жители деревни, затаив дыхание, продолжали стоять. Они никак не могли поверить своему счастью. «Мы живы… Мы живы», – то и дело повторяли насмерть перепуганные люди.
– Бабоньки! А чего стоим-то? – первым пришел в чувство дед Михаил. – Дома наши, дома! Сгорят к едрене фене! Скорее! Ведра тащите, ведра! Носите воду…
Все бросились к домам спасать свое имущество. Кто-то выводил животных из хлева, кто-то разбрасывал граблями горящую солому, кто-то носил воду из колодца. Работали дружно, сообща. А по-другому и быть не могло. Беда объединяет людей, особенно русских, несмотря на распри и мелкие ссоры.
– Ульяна! Сарай, сарай горит! – крикнул Егорыч. – Выводи козу… да куда ж ты ее тащишь. Вот нерадивая баба! Валька, помоги ей! Да оставь ты детей со мной… чего мечешься, окаянная? Ходить не могу, но приглядеть-то за малышней еще в силах. Ступай! Не волнуйся, все будет хорошо.
– Да чего ты замешкалась, старая? Чего все оглядываешься? – ворчал то и дело дед Михаил, передавая ведра с водой старшему сыну погибшей Анны. – Не вернутся они уже. По крайней мере, эти…
И хотя сараи почти полностью сгорели вместе со всем содержимым, но дома, благодаря дож–дю, который полил словно из ведра после отъезда немцев, все же отстояли. На этот раз судьба пощадила людей.
Но везение не бывает вечным, в чем и убедились местные жители, когда через неделю к ним в деревню нагрянули захватчики и, устроившись основательно и на неопределенное время, установили свои законы и порядки.
5
Указ гитлеровского командования «О военном судопроизводстве» освобождал немецких солдат, офицеров и лиц, помогавших им, от ответственности за любое уголовное преступление, которое они совершали на захваченных землях. Новым хозяевам позволялось делать буквально все: спокойно занимать дома, выгоняя жителей на улицу, убивать любого не понравившегося им человека. Для запугивания местного населения на людных местах вывешивали трупы коммунистов и евреев. Грабежи носили массовый, организованный характер.
Пришедшие в деревню немцы поначалу вели себя довольно-таки спокойно и мирно. Никаких репрессий, никаких расстрелов, никакого мародерства. Они расселились по несколько человек в каждом доме, приказав бывшим хозяевам кормить и обстирывать их. Небольшой гарнизон состоял из тыловых частей. Солдаты, занимавшиеся заготовками продовольствия и леса для действующей армии, относились к жителям деревни вполне сносно, можно даже сказать, дружелюбно.
В доме Валентины поселился какой-то важный немец, хмурый, сердитый и молчаливый. «Штурмбанфюрер» – так обращались к нему подчиненные. Заняв одну из комнат, он сообщил на ломаном русском языке, что, пока его бригада стоит в деревне, все обязаны подчиняться новым порядкам. За непослушание – расстрел.
– Это есть понятно? – полюбопытствовал он, разглядывая Валентину исподлобья.
– Да, – опустив голову, ответила она.
– Не бойся, я не выгонять на улицу ни тебя, ни твоих дети. Я есть сам отец. Там в Германии. Я иметь три ребенка тоже. Дети есть хорошо. Иди!
С этого дня в деревне наступила новая жизнь, полная тревог.
На следующее же утро немецкий офицер приказал жителям деревни собраться перед бывшим сельсоветом. Местное население, боясь ослушаться новое начальство, нехотя подчинилось. Увидев хмурые лица людей, стоявших в окружении вооруженной охраны, штурмбанфюрер оскалился в улыбке.