Украденное детство
Шрифт:
Односельчане недоуменно переглянулись.
– Так чем же мы помочь-то можем? Мы и так каждодневно работаем за троих.
– Ну… – тут дед Михаил слегка замялся, – маловато будет.
– Чего ж еще мы можем? Спим по пять часов, едим одну свеклу да картошку. Полбуханки хлеба выдают на неделю на семью. Все остальное – яйца, зерно, мясо – отдаем государству.
– Ваша правда, – согласился с доводами Терентьич. – Вместе с тем, руководство коммунистической партии поручило нам помочь доблестной Красной Армии, которая ведет неравный бой с врагом, топчущим нашу землю. Приказано окопаться.
– Это еще как?
– Необходимо отправить сорок пять человек на сооружение оборонительного рубежа. Тут недалеко.
– А кто ж туточки работать будет? Вон уж и пшеница поспевает, собирать ее надобно, покуда дождей нет.
– Бабоньки, а без оборонительного рубежа нам крышка. Тогда и пшеница будет за ненадобнос–тью. Фашисты все громили на своем пути. Мне товарищ Назаров сказал, что они уже в плен около трехсот тысяч человек взяли. Одних в лагеря смерти отправили, других угнали в Германию на принудительные работы. Вы этого захотели?
– Матвеевна, присмотришь за моими детьми? – попросила Валентина. – Я копать пойду.
– Чи що, с ума сошла? – воскликнула стоящая неподалеку Ульяна.
– Это ты с ума сошла, – впервые в жизни огрызнулась Валя, гневно смерив соседку взглядом. – Ни стыда у тебя нет ни совести. Наши солдаты погибают там, а мы только брюхо греем у печи.
– Да не больно-то и греем, – ответила Ульяна, с удивлением наблюдая всегда спокойную и невозмутимую Валентину. – Пашем как проклятые.
– Уля, так все работают. Не думаю, что в других деревнях по-другому.
– И еще, – не обращая внимания на разговоры женщин, продолжил дед Михаил. – Поручено нам налог собрать… не обессудьте, бабоньки. Большой налог. Так постановило правительство и партия. Нужно кормить фронт.
– Да нам самим есть нечего. Еле сводим концы с концами, – начали возмущаться люди.
– Я знаю, родненькие. Но… придется потуже затянуть пояса. Надобно, надобно излишки найти, – мягко произнес Михаил Терентьевич. – Еще раз повторяю: нужно кормить фронт. Ваших отцов, мужей и сыновей… Все, разойдитесь! Завтра за теми, кто решит поехать на работы, приедет машина.
Валентина, несмотря на протесты бабы Матрены, вместе со своими односельчанами все-таки отправилась на сооружение оборонительного рубежа. Как и обещал дед Михаил, добровольцы в самом деле работали не так далеко от дома, но от этого на душе становилось еще тревожнее. «Неужели немцы подойдут так близко? – то и дело спрашивала себя женщина, с трудом ворочая лопатой. – Не могу поверить этому».
Люди, работая по четырнадцать часов в день, ночевали в близлежащей деревеньке, в которой не было радио, поэтому все новости они узнавали либо от беженцев, либо от бойцов, которым удалось вырваться из котла, а то и от паникеров, выдумывающих всякие небылицы. С каждым днем работать становилось труднее; нормы стали просто каторжными: каждый человек был обязан прокопать двенадцать метров в длину и десять в ширину. К тому же начались проливные дожди, и размокший чернозем превратился в вязкую глину. Ослабевший от постоянного недоедания народ с большим трудом справлялся с поставленной задачей. Так прошла неделя. Трудились не покладая рук, отдавая фронту все силы.
На восьмой день Валентина и жившие вместе с ней женщины проснулись от раскатов грома.
– Гроза, чи що? – заспанным голосом проворчала Ульяна, потягиваясь. – Ох, опять придется под дождем работать, будь он неладен.
– Да что-то не похоже, – торопливо спускаясь с полатей, прошептала Валя.
Она выглянула в окошко, за которым полыхало зарево, и ахнула:
– На небе ни облачка… непонятно. Откуда такой странный свистящий звук и грохот?
Неожиданно открылась дверь, и вошел товарищ Шивков, командующий работами.
– Бабоньки,
– А что? Что случилось?
– Немцы прорвали оборону Западного фронта и заняли Рудню. Сейчас там идет тяжелый бой за каждый клочок земли. Был приказ Тимошенко удержать рубеж любой ценой, но тем не менее Могилев вчера пал. Витебск и Орша давно уже захвачены фашистами. Солдаты пытаются прорваться к своим или уйти к партизанам в лес. Но, к сожалению, вырваться из Могилевского котла для многих оказалась непосильной задачей. Девятнадцатая, двадцатая и четвертая армии почти полностью разбиты. Сегодня ночью после внезапной мощной артподготовки солдаты 388-го стрелкового полка прорвались из Могилева на запад, а бойцы 747-го, 394-го полков форсировали Днепр и с боями двинулись на восток, где должны соединиться с частями тринадцатой армии. Очень… очень много солдат, офицеров и местных жителей попало в плен или убито. Сейчас все усилия сосредотачиваются под Смоленском. Но и там уже кипят бои. Двадцатая армия оказалась в окружении, и единственной связью с «большой землёй» остается Соловьёва переправа. Вот через нее ставка и готовит контрнаступление…
– Как под Смоленском? Как взяли Могилев? Да этого совершенно не может быть! Что же нам делать? Почему нас не эвакуируют?
Шивков понурил голову. Что он мог ответить измученным тяжелым трудом и переживаниями за близких, сражающихся там, в самом пекле Могилевского котла, женщинам?
– Бабоньки, пожалуйста, собирайтесь, – насилу выговорил он, выходя из комнаты. – Осталось не больше двадцати минут.
Валентина и жители деревни, которые уезжали вместе с ней на работы, вернулись домой. Никто не расспрашивал их и не задавал ненужных вопросов, поскольку о ситуации на фронтах уже знали из новостей, услышанных по отремонтированному Егорычем, семидесятилетним инвалидом Первой мировой войны, радио. Жизнь в деревне замерла в ожидании чего-то ужасного и неотвратимого.
Вскоре страшный сон жителей стал явью: в деревню пришли немцы. Появились они в начале августа. Уже смеркалось, когда совершенно неожиданно в деревню въехала колонна мотоциклов и машин, из которых высыпали гомонившие на чужом языке высокие, широкоплечие люди в незнакомой форме.
Мотопехотинцы с первой минуты пребывания в деревне повели себя как хозяева. Немцы деловито расхаживали по улицам, врывались в дома, выгоняя жителей на улицу.
– Komm raus, komm raus!! 4 – слышалось всех сторон. – Schnell!.. H"ande hoch! 5
4
Komm raus! (нем.) – Выходи.
5
Schnell! H"ande hoch! (нем.) – Быстро… руки вверх.
– Ой, батюшки! – перепугавшись, шептала баба Матрена, таращась на плечистых высоких солдат. – Чего ж хотят-то, ироды?
– Помолчи, старая, – дергая ее за рукав, вполголоса шикнул на нее дед Михаил, покосившись на автомат, висевший на шее солдата, стоявшего перед ними. – Еще беду накличешь!
– Чего они хотят, Михаил Терентьевич. О чем говорят? – тихо начала допытываться Валя, обнимая одной рукой дочку, а другой – прижимая к себе сыновей.
– Да шут их знает. Не понимаю я тарабарского языка. Может, расстрелять хотят, а может, в плен захватить, чтобы работали мы на них.