Украденное детство
Шрифт:
– Achtung! Внимание… Сельские жители! Я хотеть обратиться к вам, вы должны понять. Мы есть новая власть. Мы есть представители великой Германии, мы есть новая Европа, мы есть мощь и сила. Я хотеть объяснить вам, что войска вермахта воевать не с вами, не с народом. Мы воевать против коммунистов, против насилия коммунизма. Мы хотеть защитить вас от него. Мы знать, что русские, белорусы, украинцы есть тоже арийцы…
– Во загнула немецкая сволочь, – пробормотал дед Михаил, косясь из-под нахмуренных густых бровей на говорившего. – Арийцы… Ты своему Гитлеру расскажи. Вот он посмеется.
– Да тише ты, старый хрыч, – шикнула на него жена. – Еще услышат.
– Кто? Эти самодовольные
– Вы не бойтесь, Михаил Терентьевич, – шепотом проговорила Валя, – поможем. А там, глядишь, и наши подоспеют и выгонят гадов.
– Ага, держи карман шире, подоспеют, – хмыкнула Ульяна. – Що-то наша доблестная армия не торопится освободить нас от оккупантов. Покуда я одних немцев и вижу. Одни сараи пожгли да скотину угнали, а вторые и вовсе поселились, выгнав нас из собственных домов, последнее отбирают. Вон, в сенях приходится спать. И теперь, судя по всему, надолго они туточки окопались. Вишь, соловьем заливается…
А между тем немецкий офицер продолжал рассуждать:
– …Мы знать, что вы не есть так развиты, как есть мы. Но я знать, что вы хотеть этого. Мы помогать, немецкая нация помогать стать вам культурными…
– Нашел тоже дурачков, – проворчал Егорыч, смачно сплюнув. – И чем фашистское отродье поможет нам? Сеять хлеб, косить траву и доить коров мы и сами умеем. Не академики, да. Но читать и писать умеем. И на том спасибо. А большего нам и не надобно.
– …Коммунисты говорить вам, что мы, немцы, считать вас людьми второго сорта. Большевистская пропаганда утверждать, что великая Германия хотеть завоевать вашу страну и сделать вас рабами или полностью истребить. Это есть ложь! Мы хотеть дать вам свободу. Мы хотеть дать вам мир. Мы требовать послушание. Это есть единственное условие.
– Ну вот, я так и думал, – заметил дед Михаил хмуро. – А ты, Егорыч, не верил.
– А че не верить? Верю. Ничего другого от них ждать не приходится. Только не предполагал, что они предложат нам сотрудничество.
– Да какое сотрудничество, Павел Егорович, – возмутилась Валя, – мы – не более чем орудие труда. Бесплатная рабочая сила, неужели не понятно? Кто же будет их кормить? Естественно, мы.
Ульяна посмотрела на соседку и, вскинув брови от удивления, поинтересовалась:
– Ой, нешто я слышу здравые речи? Когда ж ты прозрела?
– Вот приставучая баба, – одернула ее Матвеиха. – Доведешь ты меня до греха, повыдеру я твою чёрну косу. Вот вернется Петр Фомич, я все ему расскажу: и о речах антисоветских, и о нежелании на работу идти… о многом расскажу. На партсобрании тогда и решим, как твой поганый язычок укоротить.
– Да ты никак повредилась рассудком, баба Матрена. На каком собрании? Какой Петр Фомич? Да оглянитесь вы все вокруг! Все, закончился коммунизм. Где ваши партработнички? Бежали? Только пятки их и сверкали. Оставили нас на произвол судьбы. Мол, выкарабкивайтесь сами.
– Она права, – тихо ответила Валентина.
– Права? Да как ты можешь так говорить? – придя в негодование, выпалила Матвеиха. – Ты – комсомолка, жена коммуни…
– Вот пустомеля, вот трещотка, – обозлился на нее дед Михаил. – Да об этом молчать нужно. Ты что, хочешь, чтоб ее расстреляли? Разве ты не слышала, что они ведут войну с большевиками? Дурна ты баба!
Матвеиха всплеснула руками и заохала:
– Прости, родненькая, язык-то как помело. Совсем из ума выжила.
– Да не переживайте вы, – обняв за плечи пожилую женщину, на глазах которой появились слезы раскаяния, ласково проговорила Валя. – Я ведь
– Да тише вы, курицы, – шикнул на них Егорыч, – нашли время кудахтать. Лучше послушайте, что важный индюк гутарит.
Женщины замолчали и прислушались к продолжавшему говорить немцу. От хвалебных речей, в которых он превозносил Германию и ее народ, называя его «высшей расой», фашист перешел к обязанностям «свободного» народа.
– Мы организовать общий двор, там хранить зерно, картошка, свекла. Вы работать на полях, собирать урожай и нести на этот двор. Все должны работать: женщины, старики и дети. Отказ есть противодействие командованию германской армии и за это расстрел. Плохо работать – расстрел. Помогать партизанам – расстрел. Вы работать хорошо, мы не трогать русских женщин. Мы уважать их как немецких женщин. Вы уважать, кормить, стирать белье немецких солдат – мы не трогать сельских жителей. Кто есть главный?
Штурмбанфюрер обвел взглядом разгневанную, но молчаливую толпу.
– Я спрашивать: кто есть главный?
– Воюет наш председатель, – послышался голос из самой гущи.
– Ich verstehe 11 , – кивнул головой немецкий офицер. – Кто есть за него?
– Ну, я, – нехотя ответил дед Михаил, медленно пробираясь сквозь людей.
– Не ходи, родненький, – запричитала баба Матрена. – Убьют!
– Ты есть старик.
– Так в деревне остались лишь бабы, старики да дети, товарищ… как звать-то вас?
11
Ich verstehe (нем.) – Я понимаю.
– Штурмбанфюрер Штольц, – коротко ответил немец.
– Дюже трудно для меня… уж не обессудьте.
– Что есть «обессудьте»? – не понял тот.
– Э-э-э, ну, стало быть, простите. Сложно… штурмбан… тьфу, не выговорить.
– Ja, nat"urlich 12 , хорошо. Я есть майор, по-вашему, – объяснил немецкий офицер стоявшему перед ним старику.
– Ну, это уже легче, товарищ… господин майор, – хмыкнул дед Михаил.
– Ты есть сейчас управляющий… кто ты есть?
12
Ja, nat"urlich (нем.) – Да, конечно.
– Чего? – вытаращив на него глаза, спросил Терентьич. – Что значит, кто ты есть?
– Как имя?
– Михаил… Михаил Терентьевич.
– Терен…тье…вич, – по слогам произнес немец. – Nein, zu kompliziert! 13
– Ты есть Михаэль. Теперь ты есть управляющий. Ты смотреть, как работать люди, как собирать урожай. Ты отвечать за все. Сельский житель обязан платить ежегодно налог: за себя, за дом, за землю, за собаку. Ты собирать его с одного дома: молоко – пятьсот литров, яйца – тридцать штук с каждой курицы, мясо – пятьдесят килограммов. Мы организовать районную кассу. Ты сдавать туда деньги… налог: взрослый – сто двадцать рублей, ребенок до шестнадцати лет – шестьдесят рублей, за собаку – двести рублей Кто не платить – есть саботажник. Он будет наказан. Я назначать тебе шесть полицай. Они помогать собирать налоги. Все есть понятно?
13
Nein, zu kompliziert! (нем.) – Нет, слишком сложно.