Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин

Добров Андрей Станиславович

– Я прослежу, чтобы Володя пришел со службы пораньше, – заверила женщина. – Мы обязательно придем, Илья Петрович!

– Это он! – прошептал Шаляпин, не оборачиваясь. – Это Войнаровский.

– Тише! – пробормотал я уголком губ.

– Вы его видите?

– Пока нет.

– Значит, договорились! – послышался мужской голос из-за двери. – Завтра в пять в лектории Старо-Екатерининской больницы. Диспут, конечно, не оперетта, но обещаю, что скучно вам, Татьяна Леонидовна, не будет.

Пара распрощалась с профессором и ушла вниз по направлению

к Цветному бульвару. Дверь закрылась.

– Всё, – сообщил я Шаляпину. – Ушли. Можно оборачиваться.

– Ну каков профессор? Вы разглядели?

– Не удалось. Он все время стоял за дверью.

– Черт!

– Ничего страшного! Завтра он выступает в лектории – вы слышали?

– Да.

– Там и посмотрим на него. Хотите?

– Что вы спрашиваете, Владимир Алексеевич! Ни за что не пропущу!

Мы договорились встретиться полпятого в конце Третьей Мещанской – на том и разъехались. Я поехал домой, а Шаляпин – в оперу, готовиться к спектаклю.

14

Диспут

На следующий день в полпятого вечера я стоял на Третьей Мещанской возле лектория у небольшой афиши, объявлявшей о диспуте на тему «Естественные возможности организма с участием проф. И. П. Войнаровского» и ждал Шаляпина. Время от времени подъезжали экипажи, высаживая немногочисленную «чистую» публику. Большими группами подходили студенты-медики – расхристанные и галдящие, как всякая студенческая молодежь. Приехала и та пара, которую мы вчера застали у дверей дома профессора, – я отвернулся, чтобы они ненароком не узнали мое лицо.

Без пятнадцати пять Шаляпина все еще не было. Я уже совершенно продрог на холодном ветру и начинал злиться – если Шаляпин живет на Долгоруковской, то ему до больницы добираться совсем недалеко. Но его не было и без пяти пять. Может быть, что-то случилось? Я не мог пойти на диспут без него – Шаляпин был нужен мне для четко составленного плана. Крикнув стоявшего неподалеку извозчика, я велел как можно быстрее ехать к его флигелю.

Каково же было мое удивление, когда, ввалившись в его жилище, я застал певца совершенно не готовым к выходу! Сидя в халате, он пил чай, просматривая ноты.

– Федор Иванович! Бог знает, что такое! У вас часы, что ли, сломались? Диспут уже начался! Я ждал-ждал, а вас все нет!

Шаляпин сильно смутился. Отставив чашку, он отвел глаза и пригласил меня сесть.

– Нет уж, рассиживаться некогда, – сказал я, – едемте скорее, внизу ждет извозчик.

– Не могу, – пробормотал Шаляпин.

– Не можете? – удивился я.

– Вот именно. Не могу. Вчера в театре был скандал. И очень неприятный разговор. Теперь не могу.

– Что за скандал?

– Мамонтов, увидев мой синяк, очень кричал. Он считает, что я вчера пил и дрался.

– Но это не так! Вы же объяснили ему?

Шаляпин махнул рукой:

– Бесполезно. Я и слова вставить не мог. Обычно он очень милый и внимательный человек. А тут – в крик! Дошло до скандала. Он потребовал, чтобы я

перед выступлениями сидел дома и не гулял. Я тоже начал кричать – почему он считает меня крепостным? Если он купец, а я крестьянин, это еще не значит, что он меня может покупать! И еще сказал – может, он теперь прикажет меня сечь на конюшне за каждый проступок?

– А он?

– Ну, он тут осадил и извинился.

– Вот видите!

– Извиниться-то он извинился, но заявил, что не может рисковать ни моим здоровьем, ни своей оперой. И добавил, что урежет мои гонорары, если я в следующий раз приду в таком виде.

Я промолчал. Зная болезненное отношение Шаляпина к своим деньгам, выработанное тяжелым нищенским детством, я не сомневался, что Мамонтов нашел самое верное средство подчинить себе певца. Против такого аргумента все мои доводы были слишком слабы.

– Владимир Алексеевич! – взмолился Шаляпин. – Видит Бог, как меня захватило наше приключение. Даже и независимо от работы над Годуновым! И мне очень… очень хотелось бы помочь вам прищучить Войнаровского! Да хоть поглядеть на него! Но искусство… Искусство мне дороже приключений, – закончил он уныло.

Я скрипнул зубами. Искусство! Гонорары тебе дороже!

– Отчего же вы меня не предупредили?

Шаляпин повесил голову:

– Застыдился… Подумал, вы и без меня справитесь, Владимир Алексеевич. Вы ведь и так все без меня… сами… Я же был скорее зрителем, чем помощником вам.

Я помолчал.

– Ну что же, Федор Иванович, – сказал я наконец. – Я все понял. Честно говоря, я сильно на вас надеялся сегодня. Думал, вы сыграете важную роль в дальнейших событиях. Что же! Придется поменять план. Ни в коем случае не хочу отнимать вас у искусства! Всего доброго!

Я вышел и, признаюсь, хлопнул дверью с досады. Конечно, я понимал, что Мамонтов кругом прав, что наши опасные приключения действительно могли привести к тому, что Шаляпин покалечился бы и даже погиб. Я и сам несколько раз пытался отвадить его от поисков убийцы «певчика». Но как раз сегодня, когда ему ничего не грозило… Впрочем, так ли это?

Я вышел на улицу, сел в пролетку и попросил отвезти меня обратно на Третью Мещанскую.

Хотя диспут и начался с опозданием, о чем мне сообщил гардеробщик, принимая пальто и шляпу, он уже был в самом разгаре. Деревянный лекторий был наполнен слушателями, хотя и не битком – свободные места оставались. Я как можно незаметнее прошел к четвертому ряду и сел там.

За трибуной стоял дородный мужчина лет сорока, с аккуратно постриженной русой бородой. Он говорил громким уверенным голосом, по которому я уже через минуту его опознал – это был профессор Илья Петрович Войнаровский собственной персоной! Я разглядывал его, пытаясь по манере речи, мимике и чертам лица понять, что он за человек. Впрочем, он производил впечатление самое благоприятное – как хороший актер, который кажется естественным в своей роли. Достав блокнот, я стал конспектировать его речь: