Украинский национализм. Факты и исследования
Шрифт:
В течение недели несколько ведущих фигур местной украинской общины, включая Константина Левицкого и секретаря представительского комитета Ивана Нымчука, были арестованы. Какое-то время, однако, членов делегации, посетившей советский штаб, не трогали, и несколько человек сумели убежать на оккупированную немцами территорию [135] . Лидеры УНДО также были арестованы; доктор Дмытро Левицкий, глава партии и украинской делегации в Польском сейме, – 28 сентября, в это же время арестовали и его наиболее видных коллег. Арестованных лидеров направили в Москву, – как считают, в печально известную тюрьму на Лубянке, – и ни о ком из них, за редким исключением, с тех пор никто не слышал [136] . Коммунисты, избавившись от основных националистических политических деятелей, приступили к созданию собственной политической организации в Галиции и на Волыни. Даже официальная советская версия гласит, что сформировать «народное одобрение» по поводу присоединения оккупированных земель к Советскому Союзу удалось в минимальные сроки. «Украинский национальный конгресс» (так автор именует то, что по-украински называлось «Народни Зборі Західной України». – Примеч. пер), «избранный» сразу после советского вторжения, собрался 26 октября; 1 ноября председатель пленарного комитета М.И. Панчишин направил просьбу о вхождении в Украинскую Советскую Республику; 15 ноября Верховная рада (Верховный совет) одобрила просьбу, и таким образом восток и запад Украины «соединились». [137]
135
Баран. Зустрич // Краківські вісті. 1942. 12 апреля. С. 2.
136
Краківські
137
С.М. Белоусов и О.П. Оглоблин. Західна Україна (Київ: Академія Наук УРСР, Інститут історії України, 1940). С. 108 и далее. Панчишин был, очевидно, выбран советскими властями скорее потому, что он был уважаемым львовским врачом, а не из-за того, что являлся сторонником коммунистов. См.: К. Паньківський. Від держави до комітету (Нью-Йорк: Жіття и мислі, 1957). С. 23.
Несмотря на полную замену независимой печати и политических организаций коммунистическими учреждениями, в первые месяцы были предприняты значительные усилия, направленные на привлечение народной поддержки новому режиму. Возможно, одной из причин этой попытки было желание повлиять на умы украинцев за пределами увеличившейся Советской Украины, особенно в генерал-губернаторстве. В протоколе к соглашению о германо-советской границе и договору о дружбе от 28 сентября 1939 года, который определил границу между частями Польши, аннексированными двумя тоталитарными державами, предусматривалось, что правительство СССР не будет ставить никаких препятствий миграции этнических немцев из Восточной Польши в Германию. Это обеспечило нацистам право «возвратить домой» десятки тысяч германоговорящих жителей Волыни. В ответ Германия подтверждала равное право белорусов и украинцев выезжать в Советский Союз [138] . В соответствии с дальнейшими условиями протокола, советской комиссии по «репатриации» позволялось посещать в начале 1940 года область, где жили лемки [139] ; однако к концу июня ей удалось побудить только три с половиной тысячи украинцев пересечь границу в сторону Советского Союза. [140]
138
Germany, Ausw"artiges Amt, Nazi-Soviet Relations, 1939—1941, Documents from the Archives of the German Foreign Offise, eds/ Raymond James Sontag and Lames Stuart Beddie (Washington: Department of State, 1948). P. 104—105.
139
Krakauer Zeitung, 1940. 18—19 февраля. С. 6, сообщает о выезде одной тысячи украинцев из этого региона после посещения его советскими специальными представителями.
140
Наступ. 1940. 29 июня. С. 2—3. В статье, весьма враждебной к советскому режиму, ввиду демонстративно сердечных отношений СССР с Германией в то время утверждалось, что «усиленная пропаганда» со стороны советских представителей, которой помогала «пророссийская интеллигенция», но которой противостояли «здоровые украинские элементы», закончилась скудной миграцией, указанной выше. Либо это один из не столь уж редких примеров возможностей Праги публиковать материалы, не соответствующие курсу германской политики, либо кто-то во власти дал сигнал к развертыванию антисоветской кампании уже на столь раннем этапе. В последнем случае это могло быть тонко спланированным ответным ударом в подспудном конфликте по поводу советских претензий на Буковину. С другой стороны, еще в марте Krakauer Zeitung напечатала сообщение одного немца о посещении деревень в районе проживания лемков. Он хвалил молодых украинцев, отмечая, что на них была одежда национальных синих и желтых цветов и что его приветствовали возгласами «Хайль Гитлер» и «Слава Украине» (Krakauer Zeitung. 1940. 7 марта. С. 5).
Кампания по приобретению друзей в Галиции и на Волыни имела отчасти отрицательные последствия (очевидно, с точки зрения националистов. – Примеч. пер); избегалось применять меры, которые могли бы разжечь антисоветские настроения. Деятельность церкви не была полностью подавлена. Хотя церковь и подвергалась резкой критике [141] , ее недвижимое имущество было передано государству, а религиозные ордена распущены [142] . Советские власти ослабили влияние духовенства на молодежь, ликвидировав систему католических школ и заставляя детей вступать в коммунистические организации [143] . Однако митрополит Шептицкий был уважаемой фигурой [144] . Интеллигенции, не занимавшей видных мест в политике, предоставлялось заниматься своими делами, хотя представителям некоторых профессий, например юристам, пришлось сменить род деятельности [145] . Положительной стороной было то, что украинский язык получил гораздо большее распространение, чем при поляках. В частности, Львовский университет был формально украинизирован и по языку преподавания, и по штату сотрудников, хотя к сопротивлению оставшихся польских профессоров против чтения лекций на украинском языке власти относились снисходительно [146] . Студенты вузов Восточной Украины ездили на экскурсии в Западную Украину, а львовские студенты с поощрения коммунистов – в Киев [147] . Другие элементы галицкого населения – преподаватели, врачи, артисты – ездили в Киев, чтобы участвовать в украинских культурных мероприятиях. [148]
141
См.: Ф. Ястребов. Уніатське духовенство на службі у польского панства// Комуніст. 1939. 9 октября. С. 2.
142
Die Trag"odie der ukrainisch-katholischen Kirche Ukraine in Vergangenheit und Gegenwart. 1952. Январь. С. 14.
143
Краківські вісті. 1942. 18 марта. С. 4; Степан Баран. Митрополит Андрей Шептицький. Мюнхен: Вернигора Українське видавниче товариство, 1947. С. 112.
144
Там же.
145
Интервью 36.
146
Официальную советскую версию см.: М. Марченко (новый ректор Львовского университета). Львівський університет на нових шляхах//Комуніст. 1939. 16 декабря. С. 2. Но польские коммунисты (включая Владислава Гомулку) продолжали активную пропаганду во Львове. Павло Калениченко. Польска прогресивна эміграція в СРСР в роки Другой Світовой війни. Киев: «Видавниство Академії Наук Українськой PCR 1957. С. 28.
147
Интервью 51; Краківські вісті, 1943. 17 сентября, о поездке приблизительно сорока студентов львовского ветеринарного училища в Киев весной 1940 года.
148
Артур В. Юст. Krakauer Zeitung. 1941. 12 августа. С. 5.
Однако спустя сравнительно короткое время советская администрация, кажется, убедится, что такое «либеральное» отношение к украинским национальным чаяниям непродуктивно. Примерно с середины 1940 года украинские оккупационные войска, которые, очевидно, были в слишком дружественных отношениях с местным населением, были заменены частями, укомплектованными солдатами, призванными на службу в Средней Азии [149] , приграничная с генерал-губернаторством полоса в несколько миль была очищена от населения, и пересечение границы стало почти невозможным [150] . Было положено начало коллективизации сельского хозяйства [151] . Возможно, не менее важным, чем эти целенаправленные действия, было направление десятков тысяч советских государственных, партийных и армейских работников на запад Украины, и местное население было серьезно раздражено непомерной численностью чужеродных элементов. [152]
149
Михайло Когут. Як жило галицьке село під большевиками // Краківські вісті. 1942. 1 марта. С. 6; сообщение об интервью с доктором Х.Й. Байером (германское должностное лицо, работавшее в Галиции), Український віснік. 1941. 16 июля. С. 3.
150
Наступ. 1940. 29
151
Когут. Краківські вісті. 1942. 1 марта. С. 6; Краківські вісті. 1941. 25 ноября. С. 2; 1942. 17 мая. С. 4. См., в частности: Рудницька. Західна Україна під большевиками. С. 333 и далее.
152
Краківські вісті, 1942. 13 января. С. 4, отмечают, что из-за притока польских беженцев после начала войны и с прибытием советских должностных лиц население Львова при советской оккупации увеличилось с 318 тысяч до 450 тысяч. 14 августа 1941 года газета напечатала письмо из Львова, в котором утверждалось, что число советских официальных лиц вместе с их семьями достигло ста тысяч. Юст в Krakauer Zeitung. 1941. 12 августа. С. 5, делает вывод на основании количества голосов, поданных на выборах в советы в Станиславе летом 1940 года, что население этого города выросло, должно быть, более чем на 40 тысяч человек, тысяча из которых, утверждает он, были офицерами НКВД. Рудницька (Західна Україна під большевиками), с. 94, оценивает приток населения в 200 тысяч. Более подробно John A. Armstrong. The Soviet Bureaucratic Elite: A Case Study of the Ukrainian Apparatus (New York: Frederick A. Praeger, 1959), Chapter 8.
Хотя и невозможно знать, какими мотивами руководствовалась советская власть, переходя к более жесткой политике, можно предположить, что сыграло свою роль негативное отношение населения к эпохе «терпимости». Власти, вероятно, скоро обнаружили, что студенческие обмены имели эффект, противоположный задуманному, поскольку западноукраинские студенты были неприятно удивлены бедностью на востоке Украины и господством во многих номинально украинских местах русского языка и культуры [153] . С другой стороны, у восточноукраинских студентов, приезжавших во Львов, появлялась первая возможность заразиться вирусом «буржуазного национализма» [154] . Помимо нежелательных идеологических последствий, прежняя политика не предотвратила подпольной деятельности молодых националистов в Галиции.
153
Краківські вісті. 1943. 17 сентября. С. 3.
154
Интервью 51.
Большинство членов ОУН, конечно, не могли покинуть оккупированные советскими войсками земли. Невозможно получить достоверные свидетельства того, насколько активно оставшиеся националисты продолжали свою деятельность, но они наверняка воздерживались от открытой оппозиции режиму. Тем не менее в конце 1940 года НКВД удалось выследить значительное число националистов, которые были приговорены к смерти или тюремному заключению после судебного процесса во Львове, известного по документам ОУН как «суд над пятьюдесятью девятью». Среди приговоренных был Крымницкий, руководитель движения ОУН на оккупированных советскими войсками территориях [155] . По всей вероятности, он и его товарищи стояли на стороне Бандеры в его споре с Мельником. Конечно, оставшиеся члены организации, которые, несмотря на серьезные потери в их рядах, были способны и далее существовать как организованное подполье, стали приверженцами нового лидера. Новый руководитель подполья, Иван Климов, являлся одним из наиболее фанатичных сторонников Бандеры, какими могло похвастаться это фанатичное движение молодого поколения [156] . Несмотря на то что многие в Галиции поддерживали полковника Мельника, сомнительно, чтобы они проявляли достаточную активность – или проворность – для формирования даже подобия подполья, хотя, очевидно, агенты спорадически контактировали со штабом в генерал-губернаторстве.
155
См., например: Михайлюк. Бунт Бандери. С. 4. Ср.: Український вісник. 1941. 17 августа. С. 4, перепечатка статьи из «Українські щоденні вісті» (Львов).
156
Интервью 43.
Ситуация на Волыни была менее благоприятной для националистической деятельности, чем в Галиции, так как никогда тот же процент молодежи не был завербован там ОУН, как в Галиции. В большей части этой области, если не во всей, ни у Мельника, ни у Бандеры не было своих организаций, хотя представители, вероятно, были [157] . УНР, с другой стороны, как будет сказано дальше, была способна установить непрочные связи с группой, сформированной националистической молодежью в отдаленных городках Костополе и Людвиполе – области близ прежней границы между польской и советской Волынью.
157
Мельниковцы с тех пор утверждали, что их организаторы, которые значительное время находились на Волыни, были убиты бандеровцами незадолго до начала германо-советской войны или как только она началась; см.: Михайлюк. Бунт Бандери. С. 88; О. Штуль. В імя правди. До історії повстаного руху в Україні. Rotterdam, 1947. С. 10.
Ситуация в Буковине до июня 1940 года во многих отношениях была сходной с той, что существовала в Галиции перед сентябрем 1939 года. Украинское население (приблизительно четверть миллиона) было подвергнуто со стороны румынского правительства политике денационализации, которая серьезно ограничивала преподавание на украинском, а также использование этого языка в прессе и культурной деятельности. Как и в Галиции, легальная печать и партия существовали, но последняя работала в рамках возможностей, предоставленных румынскими властями. Имелось и довольно большое отделение ОУН, работавшее в подполье. Большое число украинцев проживало и в Южной Бессарабии. Эта часть украинской этнической группы, однако, была настолько отсталой в культурном отношении и настолько отрезана географически от районов, где национализм был силен, что, похоже, не играла никакой роли в националистических движениях военного времени.
В июне 1940 года, когда Германия завершала Французскую кампанию, Советский Союз начал настойчиво выдвигать требования территориальных уступок со стороны Румынии. Давно считалось, что Москва при первой благоприятной возможности заберет назад Бессарабию, аннексию которой Румынией она никогда не признавала. Претензии на Буковину, однако, вызвали, очевидно, шок у германских участников переговоров, предметом которых было урегулирование требований русских. Германская сторона напомнила, что Буковина никогда не была частью Российской империи и что там находилась большая немецкая колония. Молотов привел контраргумент: Буковина является «недостающей частью» Украины; он согласился ограничить свои требования северной, преобладающе украинской частью, и предложил разрешить репатриацию этнического немецкого меньшинства. [158]
158
Посол в Москве фон дер Шуленбург в министерство иностранных дел, 26 июня 1940 г., Nazi-Soviet Relations. С. 159.
Германия не была готова к разрыву с СССР, поэтому Румынии пришлось уступить. 28 июня ее силы покинули Черновцы (Чернівці), главный город Буковины, и он был занят Красной армией. Последующие события развивались подобно тому, как это было за девять месяцев до этого во Львове, но в более быстром темпе. Ведущая газета «Час» была советизирована, и появился новый, коммунистический, орган – «Нова Рада», правда, был снят запрет со многих украинских книг, наложенный румынскими властями [159] . Украинский «Народный дом» и другие национальные культурные общества были закрыты. В то же время советская печать развернула кампанию разоблачения репрессивных мер, направленных румынами на подавление украинской культурной жизни. Советские авторы выражали возмущение по поводу трудностей, которые пережила украинская интеллигенция в Черновцах, хотя петлюровские элементы вызывали у них негодование [160] . Многим видным украинцам не позволили вкусить новой «интеллектуальной свободы», они были арестованы или расстреляны как националистические «контрреволюционеры». Известно, однако, что германский консул и комиссия по репатриации этнических немцев сумели вывезти многих украинских политических лидеров и священнослужителей православной церкви [161] . Во всяком случае, много тысяч беженцев, главным образом молодые люди, подались в Германию, дав новый стимул той части ОУН, которая оставалась под руководством Мельника. [162]
159
Наступ. 1940. 3 августа. С. 3.
160
Бесарабія і північна частина Буковини // Комуніст. 1940. ЗО июня. С. 2; С. Журакович и Э. Патнер. Місто під Прутом // Комуніст. 1940. 5 июля. С. 3.
161
Краківські вісті. 1941. 7 сентября. С. 3.
162
См. главу 4.