Украинский национализм. Факты и исследования
Шрифт:
К началу 1940 года Стецко под воздействием очередного промаха оуновской политики, ориентированной на одобрение немцев, и ощущая нетерпение самых молодых членов своей группы начал выражать недовольство официальными лидерами партии. Его способности сделали его видным членом нарождающейся фракции, но это было объединение не того рода, чтобы искать лидера среди интеллектуалов. Основное, в чем обвиняли эти люди старшее поколение, была робость, недостаток решимости; посему эта мятежная группировка выбрала лидера, который в необычной степени обладал несгибаемой волей и готовностью к отчаянным действиям. Им оказался глава террористической группировки, занимавшейся нападением на польских официальных лиц, Степан Бандера.
К январю 1940 года новая группировка достаточно окрепла, чтобы Бандера и Лопатинский смогли поехать к Мельнику в Рим с рядом требований [103] . Точно не ясно, каковы были эти требования, ибо участники конфликта предлагали разные версии. По словам сторонников Бандеры, ядром их декларации было требование изменить ориентацию политики ОУН так, чтобы она меньше зависела от немцев. В частности, они говорят, что их лидеры требовали, чтобы Мельник перенес штаб организации в нейтральное государство и с новых позиций наладил сотрудничество с западными странами в целях формирования легиона из украинцев, находящихся во Франции, для помощи Финляндии в отражении советского нападения [104] .
103
Степан Бандера. В десяту ріхницю створення Революціонного Проводу ОУН. Сурма (февраль – март 1950). С. 6.
104
В отличие от проекта легиона по версии УНР, о чем говорилось в предыдущей главе, план ОУН предлагал создание вооруженного формирования, полностью независимого от польских вооруженных формирований в эмиграции.
105
Интервью 52.
Несмотря на то что формулировки многих требований, представленных Бандерой и Лопатинским, оспариваются, в целом выражается согласие, что самая четкая из них касалась изменений в составе Провода. Лидеры «края» требовали смещения Барановского [106] , Сеныка и Сциборского. Из-за влияния двух последних лидеров согласие с этим требованием означало бы настоящую революцию в руководстве ОУН, тем более что Бандера и его товарищ требовали, чтобы те были заменены представителями более молодой группировки. Данный пункт спора очень важен, но причины, представленные двумя эмиссарами, показательны для психологии молодых мятежников.
106
Об обвинениях в адрес Барановского см. ОУН у війні. Информационный отдел ОУН(УНР). 1946. Апрель. С. 37; интервью 75.
Обвинение против Сеныка возвращает нас к самым ранним стадиям разногласий между двумя поколениями в националистической организации. Когда Бандера, Стецко и другие галицкие террористы были арестованы за нападения правительственных чиновников польской национальности, была представлена масса письменных свидетельств, подтверждающих их участие в заговорщической деятельности, которые сделали их защиту безнадежной в условиях Польши. Эти материалы были получены поляками от чешских властей, которые, в свою очередь, получили их неизвестно откуда. Точно, однако, то, что Сенык, как административный помощник Коновальца, был тем, кто первоначально готовил документы. В группировке «края» это событие вызвало возмущение, там приписывали происшествие небрежности Сеныка в работе с важными документами и неумении хранить их должным образом. Были ли они правы в своих суждениях, трудно определить, но легко можно представить себе, как такое чувство могло перейти в ненависть за время тяжелых лет пребывания в тюрьме. Обвинение, однако, более существенно указывает на трудное положение тех, кто пытается из-за рубежа направлять фанатическое подпольное движение в стране, где оно должно существовать и нести жертвы. Это также резко подчеркивает основу напряженных отношений между человеком действия, революционного порыва, и администратором, на которого никогда не смотрят как на человека, несущего свою долю груза.
Обвинение против Сциборского еще более обличительно. За несколько лет до этого, когда тот был редактором органа ОУН в Париже «Украинське слово», в редакцию газеты пришел коммунистический агент, который пытался убедить его предать национальное дело. Вместо того чтобы выкинуть этого человека вон, Сциборский, как рассказывают, завел с ним идеологическую дискуссию. Группировка Бандеры теперь утверждала, что Сциборский не сумел быстро среагировать, потому что он всерьез рассматривал предложение коммуниста, и подкрепила обвинение заявлением, что нахождение сестры Сциборского в Киеве позволяет советской сети держать его на поводке. Если учесть энергию Сциборского в борьбе с коммунизмом и до и после инцидента, это обвинение кажется безосновательным. Акцент на его виновности в том, что он вступил в дискуссию с коммунистом, с другой стороны, весьма показателен. Уже говорилось, Сциборский был прирожденным теоретиком, человеком, который поставил словесный дар на службу движению. Как ни парадоксально, его собственная теория делала основной акцент на воле, необходимости действия и примате народного духа (Volkgeist). Тот факт, что его наиболее экстремистски настроенные ученики, воспитанные в духе неприятия рационализма, вначале бросали тень на его репутацию, а затем стали ему смертельными врагами, можно назвать поэтическим воздаянием. [107]
107
Предыдущая дискуссия о причинах раскола строилась прежде всего на интервью (особенно 24, 52, 67, 75-м) с некоторыми из главных действующих лиц и их главными приверженцами. Опубликованные источники, содержащие противоречивые сведения, включают в себя статьи Бандеры в «Сурме» и «ОУН у вийни». С. 34—35; в них представлены противоположные точки зрения. Несколько более беспристрастен (хотя склоняется ближе к позиции Мельника) Васыль Рудко (Р. Лисовий). Розлам в ОУН//Украинськи висти. 1949. 23 мая. С. 3; и 1949. 27 октября. С. 3. Рудко не придает слишком большого значения внешним причинам раскола и справедливо подчеркивает, что главным источником конфликта являлась разница в темпераментах и опыте прошлого между представителями двух поколений. Ильницкий настаивает, что истинной причиной раскола было желание более молодой группы перестать равняться на Германию и искать поддержки западных союзников (с. 266). Ильницкий публикует заявление под названием «Требования Степана Бандеры к Андрею Мельнику, 1940 год» (с. 363—367) с последующем «отчетом» Бандеры об ответе Мельника. Ввиду отсутствия точной даты я подозреваю, что все это основано скорее на субъективных воспоминаниях Бандеры, чем на документах того времени. Ильницкий признает (с. 271), что не существует современных опубликованных материалов в поддержку его позиции, и это представляется мне (как и многое в позиции Ильницкого) в высшей степени предвзятым.
Независимо от того, имело ли место обсуждение каких-либо еще предложений «края», не подлежит сомнению, что Мельник твердо отверг требование о смещении своих коллег. Его недоброжелатели утверждают, что такие действия свидетельствуют об отсутствии гибкости или даже о надменном отношения к более молодым членам организации. Его поклонники придерживаются той точки зрения, что это – убедительное доказательство его верности принципам, верности своим преданным товарищам. Какое бы из этих суждений ни было правильным, отсутствие согласия
108
Бандера в «Сурме». С. 4.
Большая часть времени оставшегося 1940 года была отдана острой борьбе противостоящих фракций, направленной на укрепление позиций и перетягивание на свою сторону неопределившихся элементов. Вначале борьба велась довольно сдержанно с обеих сторон. Еще оставалась возможность уладить разногласия [109] . Антагонизм между конкурирующими фракциями усилился тем не менее из-за попыток группы «край» перетянуть на свою сторону некоторых из старших членов организации. Последние (за редкими исключениями) понимали, что пытаться сформировать свой контрдиректорат было верхом самонадеянности со стороны этих молодых людей. Более того, они утверждали, что стремление бандеровцев заручиться их поддержкой доходит до подталкивания к прямому предательству товарищей, и расценивали подобные предложения как бесчестные и наглые [110] . Со своей стороны представители молодого поколения считали, что пытаются свергнуть негибкое и своевольное руководство, чтобы реализовать впоследствии истинные задачи организации. Поэтому их расстраивало, что старшие презрительно отклоняют все предложения.
109
Український вісник. 1941. 19 октября. С. 2; Богдан Михайлюк. Бунт Бандери, 1950. С. 52 и следующие.
110
ОУН у війні. С. 37.
Обострение достигло предела после серии переворотов и контрпереворотов в разгар лета. Молодые сторонники Бандеры заняли штаб украинского Центрального комитета в Кракове. Административные должностные лица, большинство из которых не были связаны с ОУН, расценили эти действия скорее с раздражением, чем с прямой враждебностью, но когда возвратился полковник Сушко, он быстро изгнал захватчиков [111] . Затем, в августе, он повел маленькую группу своих сторонников, набранных, вероятно, во вспомогательных полицейских формированиях, с которыми он активно сотрудничал, в набег на бандеровский штаб в Кракове, который закончился уничтожением их тайного печатного органа и захватом множества документов [112] . К тому времени все переговоры о воссоединении были прерваны, и к ноябрю конфликт перешел в открытую бойню на улицах Кракова. Как отмечалось выше, нацистские круги вообще презирали ОУН и особенно не доверяли Сушко. Офицеры военной разведки (абвера), с другой стороны, убеждали фракцию Банд еры урегулировать свой конфликт с фракцией Мельника, поскольку они хотели избежать дальнейшего раскола в среде украинских политических группировок. [113]
111
Интервью 9.
112
ОУН у війні. С. 33; Зиновій Матла. Південна похідна група Munich: Tsitsero, 1952. С. 52.
113
Наступ. 1940. 16 ноября; Українська дійсність. 1940. 1 декабря. С. 1.
В самой Большой Германии всех украинцев, за исключением сторонников прогетманской «Громады» (главным образом восточные украинцы), предполагалось объединить в составе УНО (Украінське національне об'єднання), полуофициально признанного германскими властями. Внепартийная организация, УНО, однако, расценивала национализм как ведущую идеологию и действовала как социальный придаток ОУН [114] . Глава, полковник Тымош Омельченко, был твердым сторонником «законного» Провода ОУН Мельника. После того как более молодое поколение подалось к Бандере, Омельченко и его помощники приказали, чтобы все члены УНО докладывали о попытках «раскольнической деятельности» и в конечном счете очистили организацию от активных сторонников Бандеры [115] . В июне 1941 года Омельченко присоединился к Кубийовичу в попытке убедить германские власти поддержать идею независимой Украины – в рамках расширенных географических границ и под руководством Мельника, «который теперь, несомненно, пользуется наибольшим авторитетом среди украинцев… как единственный человек, которому можно доверить управление украинской нацией». [116]
114
Український вісник. 1941. 10 сентября. С. 2; и 1943. 10 января. С. 3.
115
См. ОССЕ-4(5).
116
Memorandum from Omel'chenko and Kubiiovych, Aussenpolitisches Amt der NSDAP, Reichsleitung, Iune 10, 1941.
Позиция лидеров УНО была важна, поскольку эта организация становилась сильнее из-за серьезного притока украинцев из областей, оккупированных Венгрией и СССР. Если в 1937 году УНО состояла из нескольких десятков человек, то в 1938-м в нее влилось почти четыре сотни, в 1939-м – приблизительно 2000 и почти 11 000 – в 1940 году [117] . Поскольку украинские иммигранты состояли в значительной степени из фабричных и сельскохозяйственных рабочих, отделения были сформированы в многочисленных городах собственно Германии, на территории протектората и районов, недавно аннексированных у Польши [118] . Но поскольку руководство было не способно управлять УНО, сторонники Бандеры быстро насадили в этих местах свои собственные ячейки. Таким образом, в 1941 году существовали параллельные и противоборствующие центры украинской жизни во многих городах и индустриальных центрах Большой Германии. [119]
117
Український вісник. 1943. 10 января. С. 8.
118
То есть в Позене (Познани) и Западной Пруссии; в генерал-губернаторстве УНО не существовало.
119
Это проявилось несколько позже, когда сторонники Бандеры смогли организовать многочисленные петиции от украинцев, работающих в Германии, с просьбой освободить Бандеру из заключения, см. Осc Е-4 (9), in Yiddish Scientific Institute (далее как Осc Е-4 (9)), и с осуждением «подрывной деятельности» среди украинских рабочих в Германии в издании «Український вісник», ЗО марта 1941 г., с. 1.