Украинское солнце

Аржановский Юрий

Глаза Влада горели любопытством к происходящему, и уже не оставалось внимания, чтобы отвечать на задаваемые матерью вопросы. Но она все-таки дождалась на свой вопрос утвердительного кивка головой и подвела сына к столу. Влад очутился среди взрослых, более того, он был рад этому, а о друге своем, Мише, он до конца вечера так и не вспомнил.

Банкет начался в пять часов и, надо сказать, очень живо. Когда все расселись, после вступительных речей директора, завуча и преподавателей, первыми выпускники подняли тост за родителей. Те в свою очередь, поддавшись разгоравшемуся веселью, не преминули сразу же как бы в подтверждение всего сказанного детьми в свой адрес выпить за преподавателей и еще раз за себя. Много пить несовершеннолетним выпускникам было непозволительно, поэтому родители выпили без детей, но за них, еще раз за себя и за детей, и еще раз за учителей, и еще раз, и еще раз. Для

каждой семьи в отдельности предназначался столик. Поначалу все было так, как и положено, точнее сказать, как и поставлено. Столы стояли в строгом порядке, однако после того, как родители изрядно выпили, им стало одиноко по отдельности выслушивать педагогов с речами о таком значимом событии в жизни детей, как окончание школы, об их достижениях, да еще и на затуманенную алкоголем голову пытаться разобраться, на чей счет приписывать заслуги этих самых достижений родных чад (надо отдать должное родительскому терпению), то большинство из них, уставшие физически, но сильные эмоционально, стали объединяться столиками. Задребезжали ловко сдвигаемые столы и стулья. И тут стало ясно, что они, встретившись жаждущими к общению взглядами, были незнакомы и неблизки друг другу настолько, чтобы вот так смело подсаживаться и тем более рассчитывать на обоюдную душевную беседу. Однако не было и минуты неуместного молчания, была только взаимная радость, и уже через миг все вместе били бокалы на счастье. Родители поднимали рюмки одну за другой каждый раз с новым тостом, в одночасье придумывая повод для следующего. Открыто хвалили себя, учителей, гордились своими детьми, выделяя их из общей массы. Задобренные учителя, подсаживались за столики. Не прибегая к заученным фразам, они были на высоте, используя в разговоре простые человеческие слова, взятые из учебника жизни.

А веселье тем временем разгоралось все сильнее: в центре зала многие, осмелевшие от хмеля, уже давно танцевали, причем кто как мог и кто как хотел, чем не преминул воспользоваться фотограф. Он с легкостью делал удачные снимки, подлавливая в необычных позах участников торжества, коих невозможно было упрекнуть в отсутствии артистизма.

Когда Влад с матерью подошли к столу, за ним сидел только отец. О детской шалости Влада ему ничего не сказали, да и отец не додумался спросить, как тот оказался здесь. Влад уже и сам забыл о случившемся, только вот у матери все еще болело чуткое сердце.

–Миша, а куда пропал Глеб?

–Не знаю! По-моему, он ушел куда-то с Антоном! – заплетающимся языком ответил отец.

Глеба искать пришлось недолго: через пять минут он вернулся к столу, будучи навеселе. Он не отводил в сторону хмельных глаз, эта смелость и выдала его, выдала трепет его души, подвластный желанию быть всеми любимым, которое обычно только разжигается спиртным. Но было и еще что-то другое, какая-то тоска и смятение. Да и несложно понять юношескую тревогу от происшедших перемен. И мать это поняла. Она почти сразу увидела в его глазах светлую грусть, и нежно погладила его по голове, на что сын благодарно ответил поцелуем.

Глеб выглядел модно. На нем была рубашка бежевого цвета с коротким рукавом и синие джинсы с кроссовками (за такими импортными вещами, ставшими одной из главных ценностей времен перестройки, люди подолгу гонялись, не зная, на что потратить полученную зарплату, дожидались своей очереди в комиссионках или выменивали у перекупщиков за шиповник, который был дороже золота и всех известных на тот момент валют).

– Сын, дай я тебя поцелую! – первым отозвался отец, кашлянул, ударив себя кулаком в грудь, будто внутри себя отворил шкатулку с пожеланиями. – Сядь возле меня, сынок, – и тут отец стал наставлять сына, вступившего во взрослую жизнь. – Будь умным! Не совершай глупостей в своей жизни. В нашем роду все умные и способные, – здесь жена недовольно вздохнула, всегда ревностно относившаяся к предвзятому суждению супруга о ее девичьих корнях, и уж совсем отвернулась, когда тот стал хвалить свой род. – Сильным будь, чтобы каждому сдачи мог дать… – тут отец хотел было еще что-то добавить, но Глеб его нетерпеливо перебил.

–Пап, потом! Пойдемте быстрее фотографироваться, сейчас будут делать общий снимок. Нас только ждут! Нужно как можно больше сделать фотографий.

Явно расчувствовавшийся отец тяжело встал, ища опоры. Жена, как ни старалась, не смогла проконтролировать, чтобы тот не выпил лишнего.

Навряд ли когда-нибудь еще раз вот так Глебу придется встретиться со своими одноклассниками. Жизнь разбросает каждого – кого куда. Фамилии и имена некогда знакомых людей сотрутся из памяти. Школьная дружба, может быть, когда-то кем-то и вспомнится, но, скорее всего, так и уйдет вместе с детством, не сумев стать дружбой

по жизни. Человек так устроен, что он всегда находится в поиске чего-то нового, ему это просто необходимо, вот так и новые друзья найдутся, ну хотя бы приятели. А что делать с былыми детскими обидами? Их лучше забыть, в самом деле не копить же их в себе, ведь не хватит сил стерпеть будущие. А как забыть некогда казавшиеся нам злыми лица, ожесточенные в пылу мальчишеского соперничества? Как быть с обидными суждениями взрослых о нас, нечаянно подслушанные, когда мы были детьми? Как это забыть? Все это в сущности своей невинность и простая глупость каждого, и потому простим же друг друга, простим тех, кого помним, а они пусть простят нас, и позволим добрым воспоминаниям оставаться с нами и дальше, пусть радуют они нас, когда нам захочется вспомнить то хорошее, что было у нас на протяжении долгой и непростой человеческой жизни.

4

Отгуляли! Глеб ложился в кровать. Поздняя ночь заставляла это делать тихо, беззвучно, точно крадучись. В приготовленной постели давно спал Влад, Глеб посмотрел на него ласково, ревнуя, что сейчас его попечителем был не он сам, а сон. Теперь и ему лишь оставалось почти так же по-детски, умиротворенно, заснуть. Но ночь загнала все его мысли в угол, где таилась бессонница. Отчетливо, как отражение в зеркале, в его сознании вставали мысли, но были они какими-то неполными и оборванными на чем-то самом важном и оттого непостижимыми, равно как и зеркальное отражение. Как только вспоминалось одно, забывалось другое. И так было нескончаемое число раз. Невнятная тревога одолевала, она не жалела средств, чтобы напоминать о себе каждую секунду. Глеб лежал неподвижно, слушая, как сердце звонко билось в его широкой груди, с легкостью гоняя кровь по телу. Минутами ему казалось, будто в его груди не сердце, а кусок резины, который все сильнее растягивался, отдаваясь ударами в пересохшем горле. Но вскоре сердцебиение замедлилось, ушла и тревога. Глеб все так же беспомощно лежал на кровати, ни разу не пошевелившись, боясь забрать последние силы у ослабевающего сердца, пока сон не застал его врасплох.

– Ох, и гарно же мы вчера погуляли! – сказал Глеб матери, заходя на кухню.

– Ой, и не говори, сынок! Погуляли на славу! А ты почему так рано встал? Выспался?

– Ага…

В открытую форточку дышало раннее утро. Глеб, обессиленный коротким сном, сел на стул, прислонившись спиной к холодильнику. Невольно он окинул взглядом кухню: проникающий сквозь окно свет делал ее еще светлее и просторнее. Потом Глеб посмотрел в окно – солнце находилось сбоку. Представив прохладную свежесть лесной посадки, находившейся недалеко от пятиэтажек, он содрогнулся. Несколько затянувшаяся пауза в разговоре прервалась.

– Все же хорошо вчера все было организовано, – хрипловатым голосом, почувствовав легкость переменившегося настроения, сознался Глеб.

– Вчера и стол был хороший, и музыка. Все были нарядные – не каждый день такое торжество случается! Из всех ребят твоего класса ты был самый красивый! – щебетала мать, стоя у кухонной плиты.

–Подумать только, вот я уже и школу закончил. А до сих пор кажется, что еще недавно я был таким, как Влад: в душе себя ощущаешь таким, каким помнишь с детства.

–А мне, матери, каково? Будто вчера я тебя маленького в колясочке возила. Глянешь на тебя и не поверишь – как быстро вырос! – расчувствовавшаяся мать присела.

–Внутри ощущается какая-то пустота…

–Главное для меня сейчас – нужно сделать тебе военный билет, чтобы в армию не загудел. А уж на втором месте институт! Ну не поступишь в этом году, поступишь в следующем! – мать о чем-то задумалась, задумался и Глеб. – Ладно! Все будет хорошо, когда я чего-то хочу, все бывает по-моему! – оптимистично заключила она и встала со стула.

–Ты куда? – спросил Глеб.

–Хочу пойти помидоры подвязать! – живо ответила мать, причесываясь у зеркала в прихожей. Обувшись, она открыла входную дверь, но остановилась у порога в раздумье. – Тебя мы с отцом на ноги почти поставили, теперь Влада нужно поднимать, – тяжело вздохнула и добавила: – ничего, выкарабкаемся!

5

Когда Анастасия Павловна вышла на улицу, направляясь к гаражам, было уже довольно знойно, хотя утро еще и не успело разгуляться. Работу машиниста на шахте ей приходилось совмещать с заботами по дому и хозяйству. Каждый шаг ее был спланирован в длинную цепочку дел и обязанностей. За немалое количество лет, проведенных в постоянных заботах, она многое делала по привычке. Вот и сейчас она свернула на более короткую дорогу и через десять минут была уже у гаражей.