Украшение и наслаждение
Шрифт:
— Скандала не будет. Никто ничего не узнает. Об этом позаботитесь вы, сэр. Ведь вы известны своей сдержанностью и скромностью… Так что нет причины глотать горькое лекарство и делать хорошую мину при плохой игре.
— Вы выразились с предельной откровенностью. И если бы несколько часов назад вы не стонали от наслаждения, то я бы счел оскорбительным ваш практицизм.
Эмма нахмурилась и с некоторым раздражением проговорила:
— Сэр, почему вы настаиваете на том, чтобы поссориться со мной?
И тут он вдруг посмотрел на нее как-то странно
— Тогда станьте моей любовницей, Эмма.
Наконец-то! Наконец-то они подошли к главному. Уж на роль-то любовницы она годилась.
— Пожалуйста, не обижайтесь, сэр, но не думаю, что это возможно. Поймите, что мое решение никоим образом не… умаляет вашего искусства в любви.
— Рад слышать это, — пробурчал граф. — Но в таком случае могу ли я спросить, на чем основывается ваше решение? Может быть, я смогу исправить какие-то свои недостатки?
— Не надо сарказма. Вы должны знать, что у меня есть причина для отказа. И вообще ваше ухаживание за мной никогда не имело смысла, начиная с Вопиющего Недоразумения.
— Кто сказал, что подобные вещи имеют смысл? Черт возьми, если бы в них был смысл, то я бы…
— Вы никогда бы не поцеловали меня, не говоря уже обо всем остальном. Нет, ничего не говорите, чтобы оградить меня от правды… она и так мне уже известна. Я уверена, что не принадлежу к типу женщин, бывших прежде вашими любовницами. Мы с вами редко обходимся без ссор. Вот почему ваше ухаживание с самого начала показалось мне… подозрительным.
— И теперь кажется подозрительным?
— Да, и теперь. Я была бы глупа, если бы не заподозрила каких-то тайных мотивов.
— Не пытайтесь приписать мне тайные мотивы только потому, что вообразили, будто вы, Эмма, — заурядная женщина.
— Хорошо, сэр, буду говорить без обиняков, раз ваша гордость не позволяет вам…
— Думаю, вы и так высказываетесь без обиняков. — Он пристально взглянул на нее. — И все же поясните, каковы, по-вашему, мои тайные мотивы?
— Думаю, вы использовали ухаживание и флирт, чтобы сделать меня более податливой, чтобы я покорилась вашим желаниям относительно «Дома Фэрборна». Но если вы испытывали что-то похожее на подлинное желание… Что ж, я польщена. Но я все равно не думаю, что между нами возможны сколько-нибудь длительные интимные отношения. И конечно же, не думаю, что они были бы разумны.
Граф нахмурился и проворчал:
— Будь я проклят, Эмма, если соглашусь лишь вспоминать о прошедшей ночи и этим удовлетворюсь.
— Ну тогда… тогда и черт с вами, лорд Саутуэйт! А теперь, пожалуйста, позаботьтесь о моей карете. Я должна вернуться в Лондон. Мне надо готовиться к аукциону.
Эта женщина вызывала ярость. Доводила до безумия. О, она чертовски его раздражала!
Пустив лошадь галопом вдоль побережья, граф дал волю своему гневу. Неужели она ожидала, что он уступит? Нет, ни за что!
Ведь в конце концов… Да, многие мужчины не собираются жениться, но в конечном итоге все заканчивается именно этим. И вовсе не потому, что мужчин
Похоже, Эмма ожидала, что он испытает облегчение, оттого что она ему отказала. Что ж, в известном смысле так и было. А впрочем… Нет-нет, совсем не так. Странность же заключалась в том, что она была права, когда заявила: «Я вам не подхожу». Да, не подходила! Но если он был согласен закрыть глаза на ее образ жизни, даже и на возможный скандал, угрожавший ему из-за связей ее отца, — почему она-то вела себя столь «практично»?
Проклятие! Ведь Эмма Фэрборн не из тех женщин, которые заботятся о том, «подходят» они или нет. Следовательно, ее отказ объяснялся совсем иначе. Вероятно, она понимала, что у него имелись подозрения насчет связей ее отца с контрабандистами. Возможно, и она была с ними как-то связана. Что ж, если так, то он сегодня же позаботится о том, чтобы все уладить.
Все еще бормоча проклятия, Дариус ехал по тропе, петлявшей по склону утеса к северу от дома мисс Фэрборн. Затем, повернув на другую скалистую тропинку, он направился в сторону моря. В пятидесяти ярдах от воды граф спешился, привязал лошадь к чахлому сухому дереву и пошел вдоль узкого уступа. И будто по волшебству одна из густых теней прямо перед ним превратилась в отверстие пещеры.
Стоя у края скалы, Таррингтон точил о камень широченный нож. Заслышав шаги графа, он поднял голову и, кивнув, сказал:
— Хорошо, что вы пришли. Нам есть о чем поговорить.
— Разумеется, я пришел. Почему же мне не прийти?
— Ну… я подумал, что вы, возможно, все еще заняты, охраняя эту леди. — Контрабандист усмехнулся. — Вчера, сэр, вы были мрачнее тучи. И не скажу, что сегодня вы выглядите дружелюбнее.
— Я бы стал много дружелюбнее, если бы ты сказал мне, чего она хотела от тебя.
Таррингтон покачал головой:
— Нет, сэр. Я дал слово джентльмена, что буду молчать.
— Но ты не джентльмен. Поэтому можешь говорить свободно.
— В таком случае я дал ей слово головореза.
Однако Дариус полагал, что головореза-то можно переубедить.
— Предупреждаю: тебе больше не стоит иметь никаких дел с мисс Фэрборн, — заявил граф. — И если я узнаю, что ты с ней снова встретился или же снабдил ее какими-либо товарами, то тебе придется ответить за это.
Таррингтон засмеялся и, вложив нож в ножны, указал в глубину пещеры.
— Познакомьтесь с нашими гостями, сэр. При свете луны нам удалось увидеть, как они высаживались, и мы ждали на берегу, чтобы встретить их здесь. Они высадились чуть южнее…