Укридж и Ко. Рассказы

Вудхаус Пелам Гренвилл

— Мой юный друг и я, — продолжал Окшотт, — намеревались присутствовать при развлечении, предлагаемом этим кино. Первый из новых звуковых фильмов, о которых последнее время столько пишут газеты. Я был бы в восторге, если бы вы присоединились к нам, мисс Далримпл. И вы, сэр?

И мы не успели опомниться, как уже сидели в одном из задних рядов и фильм начался.

Когда ты меня сейчас спросил, был ли это «Певец джаза», я ответил, что не знаю, так как в этот момент все мои мысли были заняты Боевым. Вот так. Да, Корки, в своем кресле поник, глядя на экран тусклым невидящим взглядом сокрушенный, ничего вокруг не замечающий Стэнли Фиверстоунхо Укридж. Ты поймешь меня. Это исчадие баров,

эта Флосси, мой козырной туз, оказалась никуда не годной опорой. Я считал ее спасительницей в час нужды, а она меня бессовестно подвела.

Самое же горькое заключалось в том, что, даже если бы она в эту же ночь, спокойно обдумав положение вещей в уединении своей комнаты, освободилась бы от чар дворецкого, все равно было бы уже поздно. Видишь ли, благодаря, как мне казалось в тот момент, неслыханной удаче, это оказался ее выходной вечер, — собственно, я перехватил ее за десять минут до того, как она ушла бы. А до ее следующего свободного вечера оставалась неделя. Из чего следовало, что, вдохни она в себя каким-то чудом недавний боевой дух, приготовься бросить вызов Окшотту и вступить в бой с его темными силами, ей пришлось бы отложить исполнение на семь дней. Ведь дом моей тетки не из тех, куда можно забрести в любое время суток. Там не побродишь в полуночный час в надежде вызвать на пару слов кого-нибудь из обслуживающего персонала.

А за семь дней кто знает, до какого состояния будет доведен наш объект?

Поэтому ты поймешь, что я не лучший источник информации об этом фильме. Могу сказать тебе только, что он тянулся и тянулся, а затем дело дошло до звуковых эффектов, про которые мы столько наслышались. Раздались бронхиальные хрипы, и кто-то на экране принялся говорить.

И едва он начал, как Боевой Билсон вскочил на ноги и сказал:

— Потише там!

Ты понимаешь, что произошло? Одно из тех недоразумений, которые неизбежны, когда типчик с головой такой же формы, что у Боевого, сталкивается с чудесами Науки. Не сомневаюсь, что Окшотт уже несколько дней готовил его к этой минуте. Обстоятельно беседовал с ним о замечательном новом изобретении, которое должно революционизировать кинопромышленность. Короче говоря, объяснил ему, что теперь Экран стал Говорящим Экраном и в этом вся соль.

Однако ничего из этого до Боевого не дошло. Чтобы довести до него новую идею, требуется дрель.

— Тише там! — потребовал он.

Ну, ты знаешь, как подобное воздействует на зал, полный сограждан.

— Садись! — зашипела Многоголовая Гидра.

Разумеется, ничего хуже она придумать не могла. Скажи типчику с менталитетом Боевого, чтобы он сел, и он тут же заподозрит подвох и останется стоять еще решительнее, чем прежде.

— Кто-то тут треплется, и я этого не потерплю!

И что произошло в этот напряженнейший момент, когда для взрыва достаточно маленькой искры? На экране вдруг запел кто-то страдающий ларингитом.

Это был конец. Я увидел, как черное выражение на лице Боевого стало еще чернее. В ряду перед ним сидел хлипкий типчик, и по какой-то мистической причине Боевой решил, что именно он — вожак нарушителей тишины. И, наклонившись, он подергал коротышку за плечо.

— Это ты завываешь? — грозно осведомился он, выгреб типчика из кресла, будто устрицу из раковины, и поднял повыше. Полагаю, чтобы осмотреть его голосовые связки.

В следующую минуту дама коротышки, одна из тех женщин, которые не терпят глупостей, принялась мутузить Боевого зонтиком. Кто-то из заднего ряда прыгнул ему на плечи. Кто-то еще ухватил его за шею. И примерно за четверть часа свалка стала всеобщей. Я видел перед собой только смутный смерч, из глубины которого доносился голос Боевого. Но тут появились

билетеры, администраторы, а в заключение целая свора полицейских. И все было кончено.

На следующий день Боевой предстал перед величественным ликом Закона, и судья, хорошенько его отчитав, дал ему четырнадцать дней за решеткой без права залога. Утром пятнадцатого дня я ждал у тюремных ворот, и он вышел из них натренированный до последнего волоска, без единой унции лишнего жира и с одной-единственной мыслью в голове. А именно: поквитаться со всем человеческим родом. И, что было крайне удачно, начать он жаждал с Однораундового Пиблса.

Остальное — достояние истории. Однораундовый Пиблс не оправдал своего прозвища на сорок пять секунд, поскольку Боевому потребовалось точно две минуты с четвертью, чтобы уложить его в лоск. Уходя с трибуны, я наткнулся на Окшотта, и, по-моему, мне еще не доводилось видеть дворецкого, позеленевшего до такой степени. Он походил на епископа, который только что обнаружил Ересь и Инакомыслие среди духовенства своей епархии. Не знаю, на какую сумму он погорел, но надеюсь, на все его накопившиеся к тому времени сбережения.

Вот что я подразумеваю, Корки, когда говорю, что звуковые фильмы мне нравятся. Те, кто занимается их производством, могут отвергать жвачку, которую ты пишешь, о чем я, конечно, крайне сожалею, тем более что рассчитывал в силу состоявшейся продажи пощекотать тебя на пустяковую сумму. Но переменить свое мнение я не могу. Они мне нравятся. Я не в состоянии забыть, как однажды они спасли мне жизнь.

— Я знал, что у меня есть весомая причина не одобрять эту мерзость, — сказал я.

История про редкостный успех

I

Человеку вроде меня, привыкшему утолять полуденный голод хлебом с сыром и пинтой портера, было так приятно сидеть в гриль-баре лучшего лондонского ресторана в окружении великих князей в изгнании, хористок и наиболее приличных миллионеров, купаясь в сознании, что это не будет мне стоить и пенса. Я сиял улыбками на Укриджа, и через столик, сияющий белизной скатерти, сверкающий серебром, он сиял на меня ответными улыбками. Эдакий благодушный помещик восемнадцатого века, угощающий своих арендаторов обедом на цветной вкладке в рождественском номере иллюстрированного журнала.

— Не пренебрегай икрой, Корки, — ласково настаивал он.

Я сказал, что не буду пренебрегать.

— Налегай на устрицы.

Я сказал, что буду налегать.

— А когда подадут бифштекс, погрузись в него с головой, расставив локти под прямым углом.

Я и сам уже прицелился сделать именно это. Человек, получивший фантастическую возможность замаривать червячка в дорогом ресторане в обществе Стэнли Фиверстоунхо Укриджа, возвестившего о своем намерении полностью оплатить счет, — такой человек себя не ограничивает. Он инстинктивно кует, пока железо горячо. Только когда подали сигары и дирижер этого пира, брезгливо отстраняя низшие породы, выбрал парочку внушительных торпед, я ощутил необходимость произнести слово предупреждения:

— Полагаю, ты знаешь, что они стоят десять шиллингов штука?

— Безделица, малышок. Если окажется, что это — достойное, душистое, освежающее курево, я, пожалуй, закажу несколько коробок.

Я ошеломленно затянулся своей торпедой. В последние две недели до меня доходили слухи, что С. Ф. Укридж, этот потрепанный футбольный мяч Судьбы, таинственным образом оказался при деньгах. Люди рассказывали, как, случайно повстречавшись с ним, они машинально вытаскивали шиллинги и те отвергались беззаботным взмахом руки и благодушным смешком. Но такого богатства я не ожидал.