Укрощая шторм
Шрифт:
Здесь так тихо, что я начинаю думать, что Том пошёл спать, но, обернувшись, обнаруживаю, что он всё ещё здесь. Прислонившись плечом к стене арки, он наблюдает за мной.
Наполовину улыбаясь, я прислоняюсь спиной к столу, оборачивая пальцы вокруг края.
— Ты посидишь немного?
Он медленно кивает, а затем его взгляд цепляется за мой.
— Ты покончила с ним?
Моё тело застывает.
— С кем?
— С бывшим, Чадом, — с удивительным количеством яда в голосе говорит Том.
И
Я убираю руки от стола и складываю их на груди, заглушая боль.
— Да, мы расстались. Я сделала это давно.
Выражение лица Тома остаётся стоическим.
— Но именно из-за него ты всегда поёшь «Наплачь мне реку», верно?
Потрясённая до глубины души, я понимаю, что он думал об этом, думал обо мне. Я слегка трясу головой.
— Почему ты думаешь, что я пою эту песню из-за него?
Он смотрит на меня смешанным взглядом.
— Потому что мы музыканты, Ли. Музыка проникает во всё, что мы делаем. Мы вкладываем все чувства: боль, счастье, гнев, печаль — в музыку... тексты песен. Я знаю, он обидел тебя... сильно. И эта песня совсем не свет и розы, а ты поешь её все время.
— У меня есть песня для каждого человека, которого я потерял.
Я хочу спросить у него про татуировку на спине, но я трушу.
Вместо этого я тихо говорю имя одного потерянного им человека, которого знаю:
— Джонни Крид.
Лицо Тома ужесточается, его глаза излучают боль. Он кивает и говорит тихим голосом:
— «Услышьте меня».
— «Джимми ест мир?» (прим. ред.: группа «Jimmy Eat World» и их песня «Hear You Me»)
— Эти ребята играли на его похоронах. Я слушаю её каждый день.
В этот момент я ненавижу, что он чувствовал и всё ещё чувствует боль. От этого мне хочется подойти к нему и крепко обнять.
Но, конечно же, я ничего не делаю.
— Это песня не Чада, — признаюсь я.
Том наклоняет голову в любопытстве.
— Я никогда не говорила тебе, с кем Чад мне изменил, — я делаю глубокий вдох, боль в груди распирает. — С моим братом.
В этих зелёных глазах вспыхивает гнев. Его выражение по-прежнему мужественное. Он поднимает руки вверх. Том сжимает руками арку, и его футболка поднимается, предоставляя мне возможность взглянуть на его сказочный пресс.
Видите? Даже сейчас, в данный момент, мы ворошим болезненные воспоминания, но его вид отвлекает меня.
— Декс, мой брат. Технически, он мой кузен, сын тёти Стеф и дяди Пола, но я считала его своим
Том ничего не говорит. Он просто пронзительно смотрит на меня своими нефритовыми глазами, сердито сжимая челюсть.
Я не уверена, на кого направлен его гнев. Не могу думать, что он злиться на меня. Это определённо должно быть по какой-то другой причине.
Мне неловко от нашего молчания, и, смущённая его реакцией, я снова начинаю говорить.
— Я застукала их вместе ночью, когда мы выступали на разогреве в Мэдисон Сквер Гарден. Позже. Во время вашего выступления на сцене.
Том слегка кивает, принимая слова, но по-прежнему ничего не говорит.
— Чад пришел, чтобы поддержать нас во время нашей большой ночи. После того, как мы ушли со сцены, я была взволнована и потеряла ребят, так что бродила вокруг, пытаясь найти кого-нибудь из них. Я заблудилась и, повернув за угол, наткнулась на пару ребят, делающих это. То есть, они фактически занимались сексом, и я увидела это, — из ниоткуда, мои глаза наполняются слезами, губы начинают дрожать.
— Господи, Лила.
Следующее, что я понимаю — Том крепко притягивает меня к груди, его руки вокруг меня, поддерживают.
Том обнимает меня.
Удивлённая его состраданием, повлёкшим этот поступок, я на мгновение замираю, а затем расслабляюсь. Я оборачиваю руки вокруг его талии и кладу ладони на его спину, не обращая внимания на то, насколько правильно это чувствуется.
— Мне жаль, что это случилось с тобой, — он проводит ладонью вверх по моей спине, его пальцы играют с кожей, свободной от майки.
От всех этих лёгких прикосновений его кожи к моей моё тело призывает сделать намного больше. Я могу только представить, каково это: ощущать его руки по всему моему телу, его губы на моих губах... его внутри меня.
Я сглатываю.
— Декс звонит мне каждый день. Я не отвечаю. У меня на звонке стоит «Наплачь мне реку» для него, чтобы напоминать мне, как сильно он ранил меня, поэтому я не сдаюсь и не отвечаю. Вот, почему я знаю эту песню.
— Это неразумно, Фейерверк, — его рука нежно гладит мои волосы.
— Я знаю, — тихо говорю я. — Но это всё, что у меня сейчас есть.
Я слышу и чувствую шум понимания, который бьётся в его груди.
— И ты не отвечаешь на его звонки, потому что не знаешь, как его простить.