Укрощение гиперпегнона
Шрифт:
— Саша, давай сюда, скорее.
Смотрю, а в заборе дыра — кусок фанеры в сторону отодвинут. Оттуда девчонка какая-то высовывается, мне рукой знаки подает. Я туда — еле пролез. Девчонка фанерный лист назад вернула. Вовремя. Как раз патруль мимо протопал — не заметили. Притаился, слышу, только, как сердце колотится от страха, того и гляди выпрыгнет наружу.
— Ты кто? — спрашиваю.
— Ангелина, — отвечает девчонка. — Лучше зови меня Гелей — меня всё так зовут.
На вид ей было лет семь-восемь. В нашей школе во втором
Я огляделся. На стадионе никого кроме нас. Отдышался. Сидим мы, значит, притаились. Тишина — пронесло, похоже. Я спрашиваю:
— Ты откуда знаешь моё имя?
— Знаю, — говорит, — тебя же по телевизору показывали. Говорили, что ты террорист и хочешь город взорвать.
— Да? А чего ты меня спасать вздумала, если я террорист?
— Нет, ты не террорист.
— Откуда знаешь?
— Знаю. Потому что они всё врут. Они и моих родителей террористами назвали, а ещё бабушку с дедушкой, и меня тоже. Их всех забрали эти, которые с лошадями на рукавах, а я убежала.
— Вас-то за что?
И Геля мне всё рассказала. Оказывается, её папа работал в районном отделении милиции. Сегодня утром в отделение заявились ОНИ. Всё у них было в полном порядке: удостоверения; приказ, подписанный министром. В общем, не подкопаешься. Вот только вели они себя странно, да и похож один из них был на сбежавшего преступника. Гелин отец его запомнил, потому что в прошлом году его допрашивал. Потом этого преступника в тюрьму посадили, а недавно он оттуда сбежал.
Так вот, когда тот папу увидел, сразу отвернулся, чтобы его лица он не видел. А что толку — папа его уже узнал. Ну вот, когда преступник понял, что его узнали, они Гелиного отца и схватили. А потом пришли за мамой, бабушкой и дедушкой, и… за Гелей. Всех арестовали, а Геля убежать сумела. Теперь её ищут. Она видела расклеенные по городу объявления о поиске опасной преступницы. Там её фотография была, и моя тоже.
Вот такие дела. Оказывается и мой портрет на стенах, столбах и заборах красуется — это мне Геля сказала. Ну а я рассказал ей, как со мной всё случилось. Я думал, она не поверит, особенно про то, как я летал, но она поверила.
Мы ещё какое-то время сидели на корточках, прислушиваясь, что делается за забором стадиона. В общем, снаружи было тихо. Похоже, патруль не догадался искать нас на стадионе. Я и говорю:
— Там, наверное, никого нет. Давай посмотрим?
А Геля:
— Вдруг они нас там караулят? Мы выйдем — нас и поймают.
— А что, — спрашиваю, — вечно, что ли, нам тут сидеть? Давай выглянем осторожно. Если никого нет, тогда вылезем.
— Ну, давай, — говорит.
Никто нас не караулил. Мы пролезли в ту же дыру в заборе и оказались на улице. Солнце было уже у самого горизонта. Надо было торопиться. Хотя, что толку?
— Давай переоденемся. Ты мою куртку оденешь, а я твою джинсовую. Я твою бейсболку одену, и все будут думать, что я мальчишка. А ты ещё и мою шапку оденешь. Тогда ты будешь на девочку похож, и нас не узнают.
— Ты что, — говорю, — на меня твоя куртка не влезет.
— А ты попробуй.
В общем, я попробовал. Её болоньевая куртка на меня еле влезла. Хотя, всё равно, какая разница, если мы только куртками махнуться и успели. Короче повязали нас те самые слуги Тьмы. Не заметили мы патруль, вот и попались.
Ведут, значит, нас. Нет, даже не ведут, а тащат, прямо во двор серого бусыгинского. Там во дворе домик такой двухэтажный есть. На двери уже табличка приделана: «Спецподразделение «Пегас». И когда только успели это повесить. Вот в тот домик нас и тащили.
Неожиданно раздался выстрел. Смотрю, Геля бежит к арке. Ещё секунда — и она уже со двора выбежала. А тот, который её тащил, за руку держится, а из руки кровища хлещет. «Вот, — думаю, — молодец. Даром, что девчонка. Пистолет-то в моей куртке был, которую она одела».
В общем, их двое было, которые нас схватили. Один простреленную руку держится, и орет другому, который меня держит:
— Лови её, скорее! Совсем убежит!
А другой:
— А этого щенка кто пасти будет? Ты что ли? Пошли, давай. Только генералу не говори, что ты, придурок, её упустил. Если узнает, он сам тебя прибьёт, и меня за компанию. В общем, скажем, что не видели мы её.
— А щенок проболтается?
— Не проболтается. Генерал его сразу замочит. Ему не зачем с этим делом тянуть.
Но сразу генерал «мочить» меня не стал. Он решил это удовольствие на потом отложить. Привели меня в комнату на втором этаже, где их главный сидел. Я его сразу узнал — это его по телику показывали. Этот главный и говорит:
— Молодцы, черти! Осталось ещё ту соплячку поймать. Я их обоих сразу же и замочу.
— А чего ждать? — говорит тот, что меня привёл. — Давайте, господин генерал, я его прямо сейчас пристрелю.
— Он мой! — заорал главный. — Я его сам мочить буду, на глазах его родичей! Ты же знаешь, что я это дело обожаю! Свяжись, лучше, с капитаном из Приокского райотдела. Пусть сюда Рябининых доставят. А вам разрешаю присутствовать на казни.
— Слушаюсь, генерал! — и он вышел.
Это был конец. Я ничего уже не мог поделать. Я не мог спастись сам, не мог спасти родителей. Был бы у меня тот пистолет, который дал мне Тимка. Но он остался у Гели. Я понял, что скоро привезут моих папу и маму, и нас убьют, причём меня первым. А этот гад говорит: