Укрощение красного коня
Шрифт:
Зайцев остановился у барьера. Занятия шли полным ходом. Отскакивало гулкое эхо коротких приказов, токанье копыт, наоборот, мягко тонуло. Сам манеж был не как в цирке, круглым, а прямоугольным. Внутри него, взрывая копытами сухие фонтанчики, вычерчивала круги лошадь. Потное лицо седока было нахмурено, ремешок фуражки туго перетягивал сведенную челюсть, работали локти. Центром этого часового механизма был худощавый немолодой усач. От него к наезднику, как пуповина от матери к младенцу,
Лошадь сбилась и явно замешкалась, выбирая, с какой ноги начать.
– Кретин! – не сдержался рюмочного вида господин. Что офицер из старых, это Зайцев понял сразу. Даже если бы тот пошел чесать отборной матерной бранью.
Зайцев тихо зашел в тень, облокотился на барьер и принялся наблюдать.
Хорош был ездок или нет, этого Зайцев понять не мог. Но инструктор с ним в любом случае не церемонился, это точно. По знаку усача ездок осадил. Конь встал как вкопанный, только вздувались бока да косил налившийся кровью глаз. Инструктор подошел к потной шее животного. Что он говорил, было не расслышать. Зато было видно, что лицо наездника налилось краской, а челюсти недовольно сжались.
Зайцев услышал позади легкий звук кремня.
Обернулся. Человек прикурил, выпустил дым и, облокотившись, спокойно встал рядом. Зайцев успел разглядеть офицерский воротничок. Почувствовал запах одеколона и помады для волос.
Инструктор со всей силы хлопнул коня по крупу, так что тот потрусил рассерженного седока к выходу. Инструктор не обернулся, гаркнул что-то в сторону темных ворот. В проеме тотчас показался новый всадник.
– Он носит корсет, наш дорогой товарищ Артемов, – сказал саркастически голос. Папироса показала в сторону манежа.
Зайцев позволил себе посмотреть на собеседника прямо. Крестьянское широкое лицо, примерно одних с ним, Зайцевым, лет. Располагающее, можно сказать. Портили его только углы тонких губ, оттянутые книзу, – нечто нервное, раздраженное, брюзгливое. От помады или полумрака волосы казались темнее. Уголки оттянулись еще больше, показав улыбку.
– Разумеется, военная тайна.
Зайцев не клюнул, спросил серьезным тоном.
– Корсет – по медицинским показаниям?
Тот хмыкнул.
– Я подумал: с лошади упал, может, – пояснил Зайцев. Если выражение губ его не обмануло, этому собеседнику следовал интеллектуальный аванс. Пусть почувствует превосходство: порисуется, поговорит. Чем больше люди говорят, тем больше выбалтывают.
– Разве только на голову.
Зайцев кивнул на манеж:
– Артемов этот. Старый кадр?
– Ну, – подтвердил тонкогубый. – Пережиток царизма. Потом, конечно, перековался и примкнул к Красной
– А кресты-то боевые? – поинтересовался Зайцев.
Собеседник впервые глянул на него с интересом.
– А вы из газеты?
«Значит, боевые», – удовлетворенно отметил Зайцев.
– Ага, «Новости навоза». Что, похож?
– Черт вас, гражданских, разберет.
– Зайцев. – Протянул руку, почувствовал в ответ спокойное теплое пожатие.
– Кренделев.
Он явно хотел спросить, кто же Зайцев такой, но на манеже затянутый в корсет инструктор вдруг заорал:
– Товарищ курсист! Вам, наверное, на другие курсы поступать следовало. В Смольный институт благородных девиц по соседству. Ах, только его давно закрыли, и поэтому вы попали сюда.
– Хорек, – резюмировал любитель парфюмерии.
– Просто старается научить, требует, это тоже метод, – миролюбиво возразил Зайцев. – Вы, в конце концов, мужики взрослые, а не институтки смольнинские.
«Давай же, тяпни в ответ», – подумал. И не ошибся.
Кренделев раздраженно дернулся.
– Учить? Чему тут учить? В цирке выступать? Чудеса джигитовки снова на арене!.. Здесь не салаги, между прочим, а боевые офицеры. Лучшие буденновские и примаковские бойцы, гражданскую прошли. Их учить? Да пасть ему свою дворянскую разевать на простых, вот что ему нравится. Там-то, – он кивнул на стены, подразумевая город за ними, – ему хвост прижали. Происхождение, понимаете, неудобное. А здесь он развернулся.
Он щелчком пульнул окурок под ноги, затоптал.
Зайцев невольно проводил взглядом окурок. Что-то в этом жесте ему не понравилось. Что-то было не так.
– А вы у Примакова, стало быть, служили?
– У Буденного.
В голосе слышалась сдержанная гордость. Зайцев ответил уважительной гримасой.
Инструктора Артемова отвлекло что-то поодаль, за воротами, Зайцеву отсюда было не видно.
– Да попону же на нее надень, остолоп!
– «Нет уже попон», – отозвался из полумрака голос, видно, там были конюшни. – Кррре-тины, – прорычал из глубины грудной клетки инструктор и снова занялся часовым механизмом манежа – лошадью и ее всадником. – Арш! Арш!
– Я вообще хотел товарища Жемчужного повидать.
– Ха!
– Он сегодня выходной? – притворился Зайцев.
– Он теперь всегда выходной. На том свете если только повидаться.
– Ну и ну. – Зайцев постарался выглядеть озадаченным. – Это как-то внезапно. И давно?
– В ящик-то сыграл? Вы, я вижу, тот еще ему дружок.
Зайцев несколько мгновений слушал токанье копыт, приглушенное песком.
Конец ознакомительного фрагмента.