Укрощение строптивых
Шрифт:
Абсолютное! Трансцендентное дерьмо! И вообще все говнюки. И я — первый. И вообще, водка у тебя есть? Или только этот шампунь? — он презрительно мотнул головой в сторону бара.
Тут все зашумели, обсуждая, что такое трансцендентное дерьмо и может ли вообще такая сугубо материальная субстанция иметь право на нематериальное существование… Стало ясно, что от поэта в тот вечер не удастся добиться адекватной оценки Лизиных стихов, поскольку он находится в болезненном состоянии похмелья.
— Ну что, куда поедем сегодня? — весело зашумела компания
— В кабак на Покровке, там мужской стриптиз!
— О, мне так нравятся чернокожие плейбои! — ломаясь, запищал Монро.
— Надоел ваш стриптиз, и мужской и женский, — послышались недовольные голоса. — Давайте лучше в «Олимпию». Там женский бокс и тотализатор. Сегодня в боях участвуют Кокетка и Гейша. Говорят, Гейша — настоящая японка, без подделки! А у Кокетки силиконовая грудь.
— А может, в «Акваланг»? — послышался робкий голос. — Там готовят вкусно. И еще там аквариум с акулами и пираньями. Там разрешают пираний кормить живыми мышами!
Компания решила ехать в «Олимпию» на женский бокс.
Будучи уже в дверях, Лиза бросила случайный взгляд на журнальный столик, где среди бутылок и недопитых стаканов виднелась сложенная вчетверо газета с рецензией. Не удержавшись, девушка впилась глазами в печатные строчки и мгновенно побледнела как смерть. "Вопиющая бездарность под маской многозначительности… Атрибутика ниже пояса, возведенная в ранг смысла жизни… Особенно выделяются своей непреходящей напыщенностью картины некой Л.
Дубровинской, без чьего имени не обходится ныне не одно мало-мальски значимое художественное событие…" И ироническая подпись под статьей: «Подотдел очистки от бездарностей». Лиза покачнулась от ненависти. Так больно еще никто не смел ее ранить.
«Все ясно, — хищно прищурившись, решила она, — газетчики метят в отца, а попадают в меня. У него сейчас неприятности, вот они на мне и отыгрываются. И что за сука состряпала этот пасквиль? Хотела бы я поглядеть на нее!» Лиза зло скомкала газету и зашвырнула ее в дальний угол.
В машине она просила Дуду, уверенная, что тот все и про всех знает:
— Слушай, ты в курсе, кто сварганил этот грязный пасквиль?
— Догадываюсь, — тонко улыбнулся Дуда, замечая, что статья все же зацепила неуязвимую в своей самоуверенности Лизу.
— Познакомь, — потребовала Лиза дрожащим от бешенства голосом.
— Ладно. — Дуда равнодушно отвернул голову к окну.
Он был доволен. Очень удачно получилось. Пять сотен у него в кармане. Повезло ему — пять сотен заработать дуриком. Теперь пару дней о деньгах можно вообще не беспокоиться, хватит на несколько героиновых чеков. Той пигалице с детсадовской косичкой дорого обошлось ее желание познакомиться со знаменитой Дубровинской.
Он не знал, что Лизе это знакомство обойдется куда дороже.
Певица Аделаида Верзина стояла на сцене, прижимая к груди охапки цветов. Зал бушевал рукоплесканиями, воя от восторга «бис» и «браво». Певица улыбалась дежурной белозубой
— Спасибо! — низким зычным голосом, выдававшим недюжинный объем легких, крикнула она в зал, и темная тысячеглавая масса, непрерывно шевелящаяся перед сценой, вновь застонала от восторга.
За кулисами Аделаиду уже ждали костюмерша с костюмом для следующей песни и — Пашенька.
Широко расставив ноги, Пашенька полулежал на узком кожаном диванчике, где они столько раз единовременно доходили до экстаза, и равнодушно пощипывал струны гитары, что-то бессвязно мурлыкая себе под нос. Он был так поглощен этим занятием, что даже не оглянулся, когда Аделаида запыхавшись вбежала в комнату.
— Выйди! — бросила певица костюмерше и, заметив ее секундное колебание, приказала:
— Пусть Сева заменит меня на один выход.
Опустившись на диван, Аделаида заметила, что спазм дурноты уже прошел, и ей стало намного легче. Гитара была вырвана из рук Пашеньки и отставлена в сторону. Пашенька лишь тяжело вздохнул, увидев помятое лицо звезды.
— Опять? — спросил он.
— Ага! — простонала Аделаида. — Даже не знаю, что делать. Хочется вывернуться наизнанку прямо в зал. Боюсь, со стороны заметно.
— Ну и плевать! — Пашенька принялся ласково поглаживать накладную грудь, выпирающую из блестящего фальшивым золотом платья. — Какой смысл скрывать? Все равно рано или поздно все об этом узнают.
— Да, а гастроли? — протянула Аделаида жалобным голосом. — Еще неустойку платить… И как это мы были тогда неосторожны?
— Ты же сама хотела, — хмыкнул Пашенька. Движения его рук стали более настойчивыми и уверенными.
— Оставь, — жалобно пролепетала Аделаида, но, вместо того чтобы оттолкнуть его ладонь, лишь утомленно закрыла глаза.
— Ну, давай по-быстрому, а?
Лицо Пашеньки побагровело, глаза сладострастно сузились, а плотная ткань брюк вспухла холмом. Блестящее платье певицы поползло вверх, обнажая стройные ноги, тонкое белье и впалый живот.
— У меня сейчас выход… — слабо сопротивлялась Аделаида.
Отдаваясь ласковым движениям, она уже совсем было расслабилась, как вдруг дурнота вновь накрыла ее тяжелой волной.
— Нет! Не могу! — вскрикнула она, зажимая рот, — Это невыносимо!
Лида! Платье! — крикнула она костюмерше, склоняясь над раковиной.
Пашенька нехотя застегнул брюки и вновь принялся неторопливо пощипывать гитару.
«А эта новенькая ничего», — подумал он, провожая жадным взглядом округлый задок, красиво обтянутый узкими брюками. Окинув всю ее невысокую ладную фигурку, Пашенька задержался на груди, красиво обрисовавшейся под тонким свитером. Курносое лицо костюмерши обрамляли чуть вьющиеся на концах волосы, делая ее похожей на подростка. И пахло от нее так приятно — свежестью, юностью, наслаждением… Он отложил гитару в сторону.