Укротить ловеласа
Шрифт:
— Даже близко не собиралась! Тебе никто не давал права лезть в мою личную жизнь!
— Так если бы не я, так бы ты и ласты склеила старой девой, — бессовестно усмехнулась Машка. — Что, засуетился Платоша? Уже признался тебе в любви?
У Нади от неожиданности даже кулаки разжались, а злость куда-то улетучилась.
— Чего? — протянула она. — Ты разве не отвадить его хотела?..
— А ты уж и расстроилась, — Машка деловито закинула ногу на ногу, будто Надя не к сестре пришла, а на прием к психоаналитику. — Говорила же, втрескалась
— Я не… — задохнулась Надя. — Ты все равно не… Какого черта?!
— Во-о-от, — важно кивнула Машка, явно наслаждаясь Надиным замешательством. — А мужика-то надо только подстегнуть! Я в Интернете читала: вызвать ревность, заставить поверить что все, тю-тю паровоз, — и вуаля! На коленях будет ползать, лишь бы ты в его сторону посмотрела. Взять Лешку: он в мою сторону и не смотрел, пока я с Ярославом не стала сидеть на всех парах…
— Ну, знаешь! — у Нади кровь прилила к лицу, а в ушах зашумело от злости.
Да, вот такое и вырастает из девчонок, которых недостаточно пороли в детстве! Видать, на Машке родители уже устали изобретать наказания, и потому она выросла особенно наглой. И пускай говорят, что совершеннолетних воспитывать уже поздно, но Надя все равно решила наверстать упущенное. Схватила первую попавшуюся мягкую игрушку, коих у Маши на диване обитало целое стадо, и принялась колошматить сестру, почем зря.
— Эй! — завопила Машка, съежившись и загораживаясь руками. — Ма-ма-а-а! Убери Надьку! А-а-а!
На вопли в комнату тут же влетела Юля, бешено вращая в глазами.
— Молчать! — она отобрала у Нади мохнатое и пыльное орудие преступления. — Разошлись по углам! Дети спят!
— Она меня бьет! — обиженно заскулила Машка.
— А она сказала Платону, что я беременна от Игоря.
Юля застыла ненадолго, переводя оценивающий взгляд с одной сестры на другую, потом уперла руки в боки и нахмурилась.
— Малая — кыш! — вынесла она вердикт и указала на дверь.
— Я?! — Машкина физиономия разочарованно вытянулась. — Это вообще-то моя комната.
— Кыш, сказала! — повторила Юля жестко. — Или я скажу маме, что случилось с ее немецкой кастрюлей!
Маша поджала губы, сопя от бессилия, потом вскочила и с видом оскорбленной невинности вытряхнулась из комнаты.
— И если Добрыня или Андрюха проснулись, качать будешь сама! — бросила ей вслед Юля, а потом осторожно, чтобы не хлопнуть, притворила дверь.
— А что там случилось с маминой кастрюлей? — Надя сгребла с дивана игрушки сестры и обессиленно плюхнулась туда, где только что валялась Машка.
— Ничего, — нехотя отозвалась Юля. — Это только мой козырь. Так что там с твоей беременностью?
Надя слишком устала, чтобы бороться с родственным любопытством. Вытянула ноги, откинула голову назад и выложила Юле, до какого пердимонокля довел ее Машкин длинный язык.
— И теперь он говорит, что любит меня, — подытожила она. — Предлагает быть вместе, а я… Слушай, но он же потаскун, каких
— Это у многих бывает, — Юля уселась рядом и положила голову Наде на плечо. Они частенько так лежали в детстве: Надя забиралась в кровать к старшей сестре, когда было страшно ночью или когда болел живот, и Юля вот так уютно устраивалась около нее и рассказывала о своих ухажерах. Почему-то Надя любила эти истории куда больше, чем детские сказки про принцесс. — Дима тоже шлялся, пока не перебесился. Кому-то скучно, у кого-то гормоны скачут…
— А как же «горбатого могила исправит»? — Надя задумчиво прислонилась щекой к Юлиному затылку.
— Фигня это все. Не меняются только те, у кого нет, ради кого меняться, — вздохнула Юля. — На Димку посмотри: он на свою надышаться не может. Маша — дура, конечно, и ремень по ней плачет, но ведь она права. Пока мужика не подтолкнешь, он так и будет ходить и клювом щелкать.
— А если я ему надоем? Я же не какая-то суперсекси! — и Надя уныло скосила глаза к своей не слишком пышной груди.
— Это вообще в отношениях последнее дело. Сиськами долго сыт не будешь, — Юля проследила за Надиным взглядом и усмехнулась. — Даже вон детям максимум на год хватает. Ты главное для себя пойми, нужен он тебе или нет. Ты его любишь?
— А как его не любить?! — обреченно простонала Надя. — Он же… Ты же видела его! Смотришь, и внутри все…
— Бабочки в животе? — подсказала Юля.
— Да почем я знаю! — Надя зажмурилась: так трудно бывает признаться самому себе в очевидном, так страшно осознавать свои слабости, что, кажется, лучше бы вообще никогда ничего не чувствовать. — Бабочки это, или просто надо на глистов провериться…
— Слушай, — Юля отстранилась и серьезно посмотрела сестре в глаза. — Каждой женщине хоть раз приходится делать выбор между надежностью и бабочками в животе.
— И что ты выбрала?
— Стала бы я от большой надежности заводить троих детей, — улыбнулась Юля. — Если ты его правда любишь, то надо хотя бы попробовать, что получится. Иначе сама себе потом не простишь.
— А если не выйдет? Если он сбежит через месяц?
— Никаких «если»! — мотнула головой Юля. — Просто надо держать его в тонусе. Это он должен бояться, что ты сбежишь, а не наоборот.
— И как это сделать?
— Вот смотрю я на тебя иногда и думаю: вроде умная баба, а таких простых вещей не понимаешь! У тебя же решение под носом.
— Игорь?.. — неуверенно предположила Надя.
— Игорь, — улыбнулась Юля, и Наде вдруг подумалось: как хорошо, что эта многодетная мамаша с мозгами Макиавелли — ее сестра, а не соперница.
Надя частенько сетовала на судьбу, которая закинула ее в шумное и суетливое семейство Павленко. Но где бы она была теперь без помощи братьев и сестер? Даже Машка с ее промытыми Интернетом мозгами, как ни крути, оказала Наде услугу. Кто знает, сколько бы еще Платон созревал для признания, если бы не бесстыжая Машкина ложь?