Улей. Отверженная
Шрифт:
— Не сомневаюсь. Какую?
— Пока не знаю. — Он легко поднялся со стула, взял новый карандаш. — Интересно получается… — и ушел в себя.
Осталась лишь поломанная фигура, вымерявшая шагами незримые круги по полу. Взгляд бегал по сторонам, иногда задерживаясь на посторонних предметах, пальцы нервно щелкали. Такое поведение было признаком острой фазы глубокомыслия и могло продолжаться до получаса. Других внезапное «зависание» собеседника пугало. Уж не от этого ли Док потерял свою основную работу и заперся в лаборатории?
— Эй, — взвыла я, потеряв терпение.
Поднос, шлифуя пол, выкатился аккурат под ноги Доку. Тот остановился и совсем по-детски открыл рот, будто удивляясь моему нахождению в камере. Куда как страннее и страшнее было бы мое отсутствие в ней.
— Почему не съела? — Он внезапно перешел на «ты».
Быть особью женского пола порой выгодно: я могла давать несвязанные ответы и уж точно не обязана была объяснять свои личные нежелания.
— Съешь сам. Лепешка гораздо вкуснее карандаша.
Удивительно, но это правило работало почти везде. Кир в таких ситуациях молча злился: неудобных вопросов у него имелось много.
— Не для меня. — Док покачал головой, тем не менее аккуратно отломил от медовой выпечки кусочек и отправил его в рот. Металл не слушался, не понимал, как ценны крошки лакомства для его хозяина — молол грубо, не позволяя тому долго смаковать.
— Прости, я забыла.
— Не стоит извиняться. — Лепешка закончилась возмутительно быстро. — Иногда привкус блюд обретает знакомые ноты. Но это лишь уловка мозга — он воспоминаниями компенсирует недостаток.
— Кстати, о воспоминаниях. Позволь задать вопрос?
Док кивнул и, вытерев руки о штанины, потянулся к своим записям.
— Не для протокола. — Я предупредительно покосилась на карандаш, который сразу же уперся острием в испещренный кривыми закорючками лист блокнота. — У меня какие-то проблемы с памятью. Я не могу вспомнить имя ребенка. Моего малыша.
— Это не столь важно…
— Для меня важно! — прозвучало чересчур экспрессивно. Стенки камеры сжали пространство на пару дюймов — Восьминожка насторожилась, ожидая взрывной волны.
«Остынь», — мысленно приказала я и себе и ей.
— Частичная потеря — это вполне нормально. Участник проекта «Альфа-5» учил заново свои коды и долгое время еще испытывал ощущения дежавю. Память постепенно будет возвращаться, если только мозг не заблокирует нежелательные воспоминания. Хочу сразу предупредить, что такое тоже возможно.
Имя ребенка — что может быть ценнее?
Тактично выдержав паузу, ученый вернулся к сбору данных.
— Итак, Ники, расскажите мне об основе ваших взаимоотношений с объектом четыре дробь один.
«Ты» или «вы» — какая разница, если дружбой давно не пахнет.
— В свою постель я тебя не пущу, — хмыкнула я, нисколечко не смутив Дока — отсутствие многих чувств, похоже, было для него характерно. В такие моменты хотелось смять эту жуткую металлическую маску, вырвать крик боли, чтобы убедиться: где-то в глубине еще скрывается живое существо.
Новая тема подняла очередной виток наших споров. Док хотел перетряхнуть мою душу, я выдавала ему общеизвестные факты.
— Я люблю свое творение. — Дабы не возникло превратного суждения, я погладила теплый бок Восьминожки, а то с Дока станется принять все на свой счет. Его стальная башка была моей ошибкой, и доказательство тому я имела счастье сейчас лицезреть. — Собираюсь любить и дальше, но находясь уже за его пределами. Обещаю, я не буду на тебя кидаться. Клянусь своей верой в Королеву.
— Надеюсь, она также сильна, как и раньше? — Он вперился в меня немигающим взглядом, словно испытывал на прочность.
— Безусловно. — Голос дрогнул? Наверное, показалось. — И раз вы все радеете за мое здоровье и за мягкую адаптацию, то прошу на пару часов вернуть меня в ту реальность. Что тебе стоит — подключить пару штырьков? Система же до сих пор настроена на мои данные.
Док, кажется, обрадовался. Несильно, но насколько мог.
— Я вижу, вы, наконец, смирились с правдой. В таком случае, зачем вам возвращаться?
— Хочу доделать свою работу. Оценить… объекты непредвзято. А то, знаешь ли, за семь лет мой беспристрастный взгляд немного помутнел.
И последний аргумент для подогрева личного интереса:
— К тому же, удастся прояснить некоторые наши спорные моменты.
Он долго думал, обещал обсудить с Командиром и через неделю вернулся ко мне с ответом. Отказ был сформулирован предельно мягко. Док мог вернуть меня, но не хотел, хотя утверждал обратное.
Врал. Они все мне врали.
Испытав невероятное облегчение, я с огромным трудом выдавила из себя положенную ситуации каплю слезы.
Это была всего лишь капля! Не истерика, как в первые часы после возврата, не мольба и увещевания, как в последующие. Несколько грамм соленой жидкости, состав которой Док может легко разложить на молекулы, оказали на него неожиданно сильное воздействие и привели его к немыслимому решению.
— Что… это?
Около четверти жителей Улья пришли смотреть на мое «освобождение». От мала до велика. От дам полусвета до высших санов. Самые важные персоны стояли в первых рядах. Все глазели на меня, перешептывались, одни тыкали пальцами, другие одобрительно свистели. А я не могла отвести взгляд от… моего мужа, стоявшего между Доком и Командиром. Кир, такой родной и такой ненастоящий, тепло улыбнулся мне и приветливо махнул.
Он был ниже всех присутствующих особей мужского пола, даже Доку уступал в ширине плеч. И в целом вид его был несуразен — слишком сильно он выделялся на фоне статных темнокожих существ. Уязвимый, без толики Силы, и бледный, почти белый, как новорожденный детеныш. С возрастом тонкая шкура грубела и приобретала бронзовый оттенок. Мой цвет, характерный для юных особей, был светло-золотистым. У Королевы кожа почти черная, но идеально гладкая: молодость и зрелость не мешали друг другу.