Улей

Мор Дэлия

— Я чувствую … твою ярость, — заговорил Ян, — страх и отчаянье. Ты боишься смерти. Васпа не боится ничего. Ты не васпа. Тебя будет приятно… ломать.

Чувствует? Он сказал, что чувствует? Я удивился так же, как если бы услышал, что статуя заплакала.

— Ты сопляк. Еще мог бы жить, — продолжил преторианец. — Зачем полез в Улей?

Проклятье. Прекрасный вопрос! Еще неделю назад я, не задумываясь, ответил бы, что исполнял приказ. Но Улей, пытками и запретами заставляющий неофитов эволюционировать в преторианцев, вызывал у меня другую реакцию. Теперь в голове теснилось так много сомнений и неположенных по Инструкции мыслей,

что впору возвращаться обратно в Училище.

— Тот второй … из третьего Улья. Такой же, как ты? — спросил Ян.

Я замер, не в силах вздохнуть. Если преторианец действительно эмпат, то может почувствовать охвативший меня ужас, и тогда рядышком со мной на дыбе повиснет Тезон.

— Нет, — я старался, чтобы голос звучал максимально спокойно. — Я мутант. А он нет.

И ведь даже не соврал. У отца был один генетический рудимент, передавшийся мне по наследству. Настолько древний и редкий, что считался уникальным. Я сомневался, что Тезон мог похвастаться чем-то подобным. Обычный он. Нормальный.

— Кто ты? — переспросил офицер. Потом через паузу нехотя уточнил: — Что такое… мутант?

Невероятно. Генетический мутант не знал значения слова «мутант». Либо Ян меня разыгрывал, либо это крайне важный и сочный штрих к образу васпов. Я начал перебирать в уме синонимы, не зная, в каком виде их выдаст биопереводчик. Придется наугад.

— Урод. Чудовище. Выродок. Не такой, как все, — начал я и запнулся, давясь избыточной слюной. — Родился нормальным и рос нормальным, как брат. А потом в двенадцать лет стал замечать, что сильнее деревенских мужиков. Бегаю быстрее, устаю меньше. Ссадины, царапины заживают, будто и не было их. Косились на меня. На мать косились. Родила, говорили, от васпы.

Сочинял я на ходу, поэтому часто останавливался, демонстративно икал и сглатывал слюну, чтобы успевать думать между словами. Как оригинально пригодился ожог носоглотки.

— Жили мы бедно. Постоянно приходилось думать, чего бы пожрать. Залезли мы как-то с братом на склад за едой, а там нас мужики поймали. Били люто. Брата старшего ногами в живот. Я сдачи дал. Одному, другому. Всех повалил. Брата схватил и бежать. Мужики разозлились, что от пацана, сосунка, по зубам получили. В дом наш пришли. Орали, что удавят выродка, мутанта. Мать защищать бросилась.

Я вдруг так поверил в выдумку, что свою мать вспомнил. Как она стояла на пороге дома с глазами, полными слез. А хмурый капитан уводил меня на заброшенный аэродром в катер. Я ждал отца, а прилетел начальник его службы безопасности. Больше не пришлось притворяться. Голос дрогнул сам собой.

— Я и сбежал из дома. По лесам бродил, прятался. Брат нашел меня. Вернись, сказал, дурной. А куда я вернусь? Нет мне места среди людей. Потом мы васп нашли. Троих. Мертвых. С отрезанными головами. Я брату и говорю. «Уйду к васпам. Стану сильным. Никто не обидит. Никто в спину не плюнет». Форму снял, а у трупа на груди клеймо выжжено. Номер, значит. Подумали с братом, подумали. Некуда деваться. Железо нагрели и мне такое же выжгли. Брат меня все дураком звал, а потом жги, говорит, и мне тоже. Не оставлю тебя одного. Я ему другой номер и выжег.

— Странно, — впервые за весь рассказ подал голос Ян. — Клеймо старое, зажившее… Свежим должно быть.

Меня как током дернуло. Тьер! Такую историю складную слепил, аж самому понравилось, а на мелочи прокололся.

— У меня зажило быстро. А брату я мазью маминой

клеймо мазал. Тоже зажило. Потом нас патруль нашел.

Я по-прежнему не видел лица палача и не мог сказать, считает он выдумку правдивой или нет. Может быть, Ян специально меня так уложил, чтобы сопляк не видел господина офицера в крови и рвотной пене.

— Зачем молчал… на допросе? — глухо спросил он.

Затем, что я не гений и не мог так быстро придумать принципиально новую легенду.

— Страшно было. Васпы не приняли. Кровь не такая. Тоже урод. Чудовище. Если отсюда выгонят, куда идти? Умереть только.

— Ну и как? Нравится? — тяжело обронил Ян.

Я замолчал надолго. Дариону-цзы’дарийцу категорически не нравилось все: методы вербовки новобранцев, воспитательные приемы сержантов, запреты с внутренними порядками, а главное, итоговый результат. Преторианцы, вершина карьеры и пример для подражания — бездушные машины для убийства. Ни страха, ни сомнения, ни жалости. Но Дариону-человеку по легенде должно было понравиться. Иначе, зачем пришел в Улей? Намучившись с внутренним конфликтом, я воззвал к здравому смыслу.

— Очень жестко, — осторожно начал я. — Не ожидал такого. Занятия не просто выдержать. С братом нельзя говорить.

— Нельзя, — подтвердил офицер. — Общение рождает привязанность. Привязанность делает слабым. Ты выдержал пытку. А если бы я брата на куски резал? А ты смотрел.

Ян склонился надо мной, разглядывая. Считал эмоцию ужаса? Уловил охватившую меня панику? Наверняка заметил и гримасу, с которой я не мог справиться, и то, как мелко затряслись губы. А я сейчас думал обо всех подряд. Представлял Тезона на дыбе и с россыпью горячих углей на спине. Видел привязанного к жаровне Дина и сержанта, молотком дробящего ему ноги. Истерзанного отца, чье героическое молчание стало бы для меня худшей пыткой. Прав Ян. Проклятье, насколько же он прав.

— Боишься? — спросил преторианец. В глубине единственного глаза зажегся хищный огонек. Жесткая линия рта надломилась, рождая ухмылку. — Зря. Брата не трону. Ему Грута хватит.

Я выдохнул сквозь сжатые зубы, а преторианец тяжело поднялся. Цепь звякнула и потащилась по полу, как змея. Я почувствовал, что руки свободны.

— В углу ведро и тряпка, — сказал Ян. — Вымоешь здесь все.

Нет большей чести и награды за стоически выдержанные испытания, чем отмывание с пола крови, разлитой воды и рвотных масс. Специфическое чувство юмора васп мне будет сниться по ночам. Офицер снял цепи с рук, но приковал меня к полу за ногу. Длина поводка ровно от угла до угла. Пока я корячился, чтобы хотя бы сесть, Ян молча ушел.

Глава 16. Яд королевы

Кажется, страдать и корчиться от боли в Улье у меня уже вошло в привычку. До оставленного преторианцем ведра с водой я добрался ползком, не особо переживая за имидж стойкого цзы’дарийского бойца. Пить очень хотелось. Вода выглядела чистой, но это не значило, что ее наливали в такое же чистое ведро. Да, мой врожденный иммунитет к ядам многое позволял, но брезгливость никто не отменял. Наверное, я еще не дошел до стадии, когда все равно, что пить и откуда. Наскоро умывшись, я окунул в ведро тряпку. Ян знал, что мне поручить, чтобы не скучал и не расслаблялся. После дыбы я едва мог нормально шевелить руками, а потому легкой и быстрой уборки можно было не ждать. Допустим. Зато есть время как следует все обдумать.