Улей
Шрифт:
Ее пальцы подрагивают над клавиатурой, а ноги беспокойно елозят по ковру. Но, увлекаясь текстом письма, она не осознает этого.
Тема сообщения: SOS from Adam.
Содержание: Доброго времени суток! Я — близкая подруга вашего сына — Адама Титова, но пишу это письмо без его ведома. Я волнуюсь за него. Особенно сейчас, когда на Адама обрушилась новость о том, что Терентий Дмитриевич не приходится ему отцом.
Надеюсь, что вы сможете дать о себе какую-нибудь весточку.
Мой номер телефона: +38092 5528552
С ув., Ева.
Отправляет. И сразу же
Уже в кровати, беспокойно ерзая по простыням, осознает тот факт, что она так и не заплакала. Слезы душили ее в доме Литвина и в такси, по дороге домой. Ева собиралась их пролить в тишине своей комнаты. Но перегорела. Гнев пересилил все остальные чувства.
Титов не изменит ее планов. Она его так просто не отпустит. Нет.
Аномальная: Счастлив?
Джокер: Я не знаю, как это.
Аномальная: Я покажу тебе.
Джокер: Ты сама не знаешь, как это.
Аномальная: Вот вместе и выясним.
Две минуты тишины.
Ева не находит себе места. Покрываясь липкой испариной, неосознанно раздирает до крови зудящее запястье. Елозя ногами, сбрасывает на пол одеяло. И едва не задыхается воздухом, когда телефон издает сигнал входящего сообщения.
Джокер: Отправляемся в дорогу, значит?
Аномальная: Туда и обратно.
Джокер: Прихвати зонт.
Аномальная: Мнимая защита. Я буду в дождевике и резиновых сапогах.
Джокер: Какого цвета?
Аномальная: Какая разница?
Джокер: Если ты не скажешь, как я тебя узнаю?
Аномальная: Красного.
Джокер: Я найду тебя.
Они еще не понимают, что ненависть — не антипод любви. Противоположностью любви есть безразличие. Ненависть же — либо остаток, либо начало очень сильной любви.
18
День двадцать второй
После сумбурной ночной переписки Исаева пропадает со всех радаров. И Адам, в ожидании ответного хода, зачем-то возвращается к ее электронному дневнику. Часть текста написана по-английски. Создается впечатление, будто Ева не всегда может изложить свои мысли, и на этих иноязычных строчках ее попросту накрывает отчаяние. Она выделяет их курсивом, прописью, а местами и красным цветом.
«You're young, beautiful and healthy. What are you missing? [19]
young. beautiful. healthy.
What are you missing???
I don't know! [20] I DON’T KNOW….
Bullshit! [21]
I want to love. [22] I want!!!»
19
Ты
20
Я не знаю.
21
Туфта.
22
Я хочу любить.
Зачем он продолжает читать этот безнадежный бред? Черт его знает! Что-то неотвратимо тянет Титова к Исаевой, и он, словно сумасшедший адепт, изучает ее и инициирует [23] себя в ней. Нечестиво проскальзывает в мысли Евы и строит предположения, о чем она думает в данную минуту.
«Держись, моя дьявольская кукла. Не сдавайся. Стой насмерть».
Распахивая глаза, Ева стремительно принимает сидячее положение. Расшибает лоб о металлическую полку и протяжно стонет, запоздало осознавая, что уснула поперек кровати. Всполошившись, следует взглядом к крупному прямоугольнику электронных настенных часов и пытается сфокусировать расплывающееся зрение.
23
Инициация (лат. Initiatio) — совершение таинства, посвящение.
Она находилась в отключке примерно два часа. Немногим больше. Живущее внутри Исаевой беспокойство не позволяет ей спать и находиться в состоянии покоя продолжительное время. Она пишет бессмысленные тексты в WordPad, собирает пазлы, мастерит какие-то безделушки, бесконечно размышляет, бесцельно ходит из угла в угол, лежит пластом, уставившись в раздражающе-идеальную поверхность потолка. И засыпает, отключаясь из-за намотанной за сутки усталости.
Письменный стол усыпан результатами ее одинокого существования: карандаши и стружка с них, разнокалиберные пазлы, игральные карты, разноцветные наполовину сожженные спички, подсмаленные фигурки оригами, блистеры и пузырьки с таблетками, смятые листы…
Насильственное заточение съедает последние капли самообладания. Ей нельзя находиться взаперти. Ей нельзя бездействовать. Ей необходимо выбраться раньше, чем темнота проглотит ее.
Ей ведь еще так много нужно успеть. Столько всего попробовать.
Выпрыгнув из постели, Ева, едва касаясь стопами пола, бежит в ванную и, схватив из шкафчика мусорные пакеты, возвращается в спальню. Расправляя голубой целлофан у края стола, без раздумий смахивает внутрь все до единого отголоски своего безумия.
Затем следует длительный четко отработанный ритуал, способный убрать следы недельной бессонницы и усталости: прохладный душ, глазные капли, освежающая маска.
Тщательно укладывает волосы. Делает поначалу неброский макияж, но, покрутившись у зеркала, берется за черную подводку и наносит четкие жирные линии по контуру глаз.
Внимательно рассматривает себя и лишь тогда удовлетворенно улыбается своему отражению.
Спускаясь вниз по лестнице, Ева издали слышит властный голос отца.