Улица Марата и окрестности
Шрифт:
Приговор привели в исполнение без отсрочки.
ДОМ № 24a
«ПРЕВОСХОДНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ ЗОДЧЕСТВА»?
Есть ли в петербургской архитектуре более странный храм, чем Никольская единоверческая церковь? Возведенная в пушкинское время Авраамом Мельниковым, она способна вызвать у непредвзятого зрителя недоумение. Лучшие произведения классицизма в основе своей ясны и просты: возьмем хотя бы широко раскинувшийся Главный штаб или монументальный Александринский театр. Оформление в них подчинено общей ясной идее. А здесь все наоборот: нагромождение объемов и колонн, лишенное чувства меры.
Впрочем, оговорю
Может быть, современники и правы. Одно смущает в их похвалах: известно, что в те годы о новых постройках в столице писали только одобрительно, а чаще всего восторженно. Таковы были негласные цензурные правила. Какова же цена этим комплиментам?
Дом № 24а. Никольская единоверческая церковь в начале XX века
Но хватит об архитектуре. Так или иначе, Никольскую церковь построили в целом к 1827 году – и Пушкин, бывая у своей сестры в гостях, не мог не видеть этот храм.
Пять лет спустя, в 1832-м, появились и две часовни при церкви. Их возвели в память об избавлении города от холеры, грянувшей годом раньше. Та эпидемия, напомню, была крупнейшей в истории Петербурга: в день умирали до шестисот человек, а всего зарегистрировали 9448 больных, половина из которых умерли...
С момента своего освящения Никольская церковь стала одним из двух крупнейших единоверческих храмов столицы. Недостатка в прихожанах она не испытывала – хотя бы потому, что многие купцы-единоверцы жили и торговали неподалеку. Среди ревностных прихожан церкви был и князь Алексей Алексеевич Ухтомский, знаменитый физиолог, в будущем академик. Он входил также в совет созданного при церкви единоверческого братства и заведовал реальным училищем, работавшим под эгидой братства.
Дом № 24а
В судьбе Ухтомского вообще плотно переплелись наука и религия. Выпускник Духовной академии и Университета, он много занимался физиологией животных и участвовал в церковной общественной жизни. В 1920-е принял тайный монашеский постриг и был избран академиком АН СССР.
В те же 1920-е годы Ухтомский состоял старостой Никольской церкви, которая лишилась немалой части прихожан, но продолжала действовать. В ту пору посещала храм Анна Ахматова; на этот счет есть запись литератора Павла Лукницкого:
«1928. 28 апреля.
Гулял с А.А. По ее желанию отправились в единоверческую церковь (на Пушк. или Никол, ул.) чтоб послушать пение. На служба там уже кончилась, и мы пошли домой. Дорогой А.А. говорила о православии и сказала, что хочет переходить в единоверчество, хоть и нехорошо изменять чистому православию. Но очень уж оно изменило самому себе, а в единоверчестве – крепость и неизменность остались прежними».
Когда закрыли Никольскую церковь, точно не известно. Один авторитетный справочник уверяет, что случилось это в июне 1931 года ввиду того, что вездесущее
Музей открылся для публики в январе 1937 года. Был он тогда единственным в мире, а потому весть о нем прошла по всему миру. Сюда приносили, привозили, присылали уникальные экспонаты. Например, легендарную палатку Папанина с первой научной дрейфующей станции «Северный полюс».
Для экскурсантов, впрочем, все это уникальное служило лишь закуской к главному. «Музей Арктики ставит своей задачей наглядный показ... грандиозности тех работ, которые производит Советское правительство в полярных областях Союза ССР». Поэтому на папанинскую палатку у экскурсантов уходило меньше времени, чем на знакомство с «ленинской национальной политикой на Крайнем Севере».
А на исходе 1950-х, когда началось освоение Антарктиды, название музея пополнилось вторым континентом: он стал именоваться музеем Арктики и Антарктики...
Музей в здании Никольской церкви работает и сегодня. В нем экспонируется не только палатка Папанина, а также сани экспедиции Роберта Скотта, участники которой в 1912 году достигли Южного полюса; штурвал арктического ледокола «Ермак»; да и еще много чего. Только вот судьба церкви сегодня под вопросом. Уже давно тянется конфликт между музеем и верующими, которые намерены возвратить себе храм. Пока что (осень 2011 года) им отдана лишь одна из часовен.
Как повернутся события дальше, покажет только время...
КУЗНЕЧНЫЙ ПЕРЕУЛОК
Вот мы и дошли до первого большого «водораздела» на нашем пути. Кузнечный переулок – одна из самых старых и самых знаменитых улиц в этой части города. Название свое переулок получил от Кузнечной слободы, находившейся у самой Лиговки. К Дворцовым слободам Кузнечная не имела никакого отношения: она появилась существенно раньше и была обязана рождением обилию ямщиков в этих краях. Где ямщики, там и лошади. Где лошади, там подковы, а значит, и кузнецы...
В Кузнечном переулке много примечательных мест. Главное из них, бесспорно, – дом № 5 на углу Кузнечного и бывшей Ямской улицы, ныне улицы Достоевского: здесь жил и написал «Братьев Карамазовых» Федор Михайлович Достоевский, здесь он ушел из жизни. Юрист Анатолий Федорович Кони вспоминал о тех скорбных днях:
«Я поехал поклониться его праху. На полутемной, неприветливой лестнице дома на углу Ямской и Кузнечного переулка, где в третьем этаже проживал покойный, было уже довольно много направлявшихся к двери, обитой обтрепанной клеенкой. За нею темная передняя и комната с тою же скудной и неприхотливой обстановкой, которую я уже видел однажды. Федор Михайлович лежал на невысоком катафалке, так что лицо его было всем видно. Какое лицо! Его нельзя забыть... На нем не было ни того как бы удивленного, ни того окаменело-спокойного выражения, которое бывает у мертвых, окончивших жизнь не от своей или чужой руки. Оно говорило – это лицо, оно казалось одухотворенным и прекрасным... Тление еще не успело коснуться его, и не печать смерти виднелась на нем, а заря иной, лучшей жизни как будто бросала на него свой отблеск... Я долго не мог оторваться от созерцания этого лица, которое всем своим выражением, казалось, говорило: "Ну да! Это так – я всегда говорил, что это должно быть так, а теперь я знаю..." Вблизи гроба стояла девочка, дочь покойного, и раздавала цветы и листья со все прибывавших венков, и это чрезвычайно трогало приходивших проститься с прахом человека, умевшего так тонко и с такой "проникновенной" любовью изображать детскую душу».