Улица Светлячков

Ханна Кристин

— Мне не следовало всего этого говорить. Я просто… мы же никогда ничего не утаивали друг от друга.

— И в этом была наша ошибка. — Талли попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло.

— Я ни за что на свете не обидела бы тебя нарочно, ты — моя лучшая подруга. Прости меня!

— Поклянись, что такое никогда не повторится, что ни один мужчина никогда не встанет между нами.

— Я клянусь! — Кейт всей душой верила в то, что говорит.

Если бы ей понадобилось отрезать себе язык, чтобы такое больше не повторилось, она бы это сделала. Их дружба важнее любых романтических отношений.

Парни приходят и уходят, а женская дружба остается. Они обе это знали.

— А теперь твоя очередь.

— Что ты имеешь в виду?

— Поклянись, что больше не будешь объявлять мне бойкот, не поговорив и не объяснившись. Последние три дня мне было очень плохо.

— Клянусь!

Талли и сама не понимала, как это случилось, но интрижка с преподавателем превратилась в самый что ни на есть настоящий роман. Без всякой иронии. Возможно, Кейт все-таки была права, и для Талли все начиналось отчасти из карьерных соображений, но теперь она об этом успела забыть. Все, что помнила Талли — это то что в объятиях этого мужчины она чувствовала себя счастливой, что было для нее абсолютно новым ощущением.

И конечно же, он был ее учителем. Когда они были вместе, Чад говорил ей о вещах, на самостоятельное постижение которых у Талли ушли бы годы.

И, что еще важнее, он показал ей, что такое заниматься любовью. Его постель стала для Талли портом, отправной точкой ее путешествия, а его руки — спасательным кругом. Когда Талли целовала Чада и позволяла ему касаться себя в самых интимных местах, она забывала о том, что не верила в любовь. Первый неудачный опыт в темном лесу в округе Снохомиш постепенно стирался из ее памяти, пока однажды Талли не обнаружила, что больше не носит его в себе. Это навсегда останется какой-то частичкой ее опыта, шрамом на душе, но, как и все шрамы, со временем он превратился из болезненного красного рубца в едва заметную тонкую линию, которую можно было и не заметить.

Однако, несмотря на то что Чад открывал для нее столько нового, со временем Талли этого стало мало. К последнему курсу Талли стала раздражать вяло протекавшая жизнь колледжа. Си-эн-эн в корне изменила лицо телевещания. В большом мире творились дела, имевшие огромное значение. Джон Леннон получил смертельную рану на пороге собственной квартиры в Нью-Йорке и вскоре умер, парень по фамилии Хинкли стрелял в президента Рейгана в жалкой попытке произвести впечатление на Джоди Фостер. Сандра Дэй О’Коннор стала первой женщиной-судьей Верховного суда, а Диана Спенсер вышла замуж за принца Чарльза, и свадебная церемония была так похожа на волшебную сказку, что каждая американская девушка поверила в любовь со счастливым концом и верила целое лето. Кейт говорила об этой свадьбе так часто и с такими подробностями, будто сама была там в качестве гостьи.

Все эти новости были на первых страницах газет, но все они словно прошли мимо Талли — она была всего лишь студенткой, ее время освещать происходящие события еще не наступило. Конечно, она писала статьи в студенческую газету, а иногда ей даже удавалось прочитать пару своих строчек в эфире. Но все это было каким-то ненастоящим, словно разминкой перед игрой, в которую пока ей так и не разрешили играть.

Ей

хотелось отправиться в плавание по настоящему морю национальных или хотя бы местных новостей. Ей надоели все эти танцы в женских клубах, вечеринки студенческого братства и эта старомодная нелепица — шествие со свечами. Почему все девушки вокруг так мечтают о помолвке, было выше ее понимания. Неужели они не знают, что происходит в мире? Неужели не видят, какие открываются возможности?

Талли взяла от университета Вашингтона все, что он мог ей дать, прошла каждый курс, связанный с вещанием и печатными средствами массовой информации, выжала все, что можно, из года стажировки на новостной радиостанции. Теперь пора было всерьез погружаться в мир телевизионных новостей, где властвовал закон джунглей. Талли хотелось ворваться в толпу журналистов и локтями проложить себе путь вперед.

— Ты не готова, — снова повторил Чад, тяжело вздыхая.

Он говорил это уже в третий раз за последние несколько минут.

— Ты не прав. — склонившись к висевшему над туалетным столиком в спальне Чада зеркалу, Талли энергично красила ресницы. В восьмидесятые не перебарщивали с косметикой и не укладывали волосы в идеальные прически. — Ты подготовил меня, ты заставил меня сменить стрижку, я ношу только черные костюмы, и у меня туфли как у провинциальной домохозяйки. — Талли вложила стержень со щеточкой в футляр и спросила, продолжая изучать накладные ногти, которые ей сделали сегодня в салоне: — Чего еще мне не хватает?

Чад сел на кровати. Судя по его виду, этот разговор был ему неприятен.

— Ты знаешь ответ на этот вопрос, — ответил он.

Талли порылась в косметичке, отыскивая помаду.

— Я устала от колледжа, — сказала она. — Мне пора выйти в большой мир.

— Ты не готова, Талли. Журналисту нужно правильное сочетание объективности и умения сопереживать. А ты слишком объективна, слишком холодна и рассудочна.

Это был один из надоевших ей аргументов Чада. Она прожила годы, стараясь поглубже запрятать свои эмоции. А теперь от нее требуют какого-то там сопереживания и объективности одновременно, требуют быть эмоциональной и в то же время профессиональной.

— Я ведь не говорю пока о серьезной работе. Речь идет о собеседовании, чтобы можно было получить работу на неполный день до выпуска.

Талли подошла к постели. В своей черной юбке и белой блузке она была воплощением консервативного шика. Она даже укоротила придававшие ее облику сексуальность вьющиеся волосы до плеч, собрав их на затылке. Присев на кровать, она убрала со лба непослушную прядь.

— Это ты не готов к тому, чтобы я вышла в большой мир.

Чад вздохнул и нежно провел пальцем по подбородку девушки.

— Это правда: я предпочитаю видеть тебя в своей постели, а не вне ее.

— Признай, что я готова к серьезной работе. — Она старалась, чтобы слова ее звучали по-взрослому, но предательская дрожь в голосе выдавала ее волнение. Она нуждалась в его одобрении, как нуждалась в солнце или в воздухе. Конечно, она могла бы обойтись и без этого, но тогда чувствовала бы себя не так уверенно, а сегодня уверенность в себе была нужна ей, как никогда.

— Ах, Талли, — сказал наконец Чад, — ты была к этому готова с рождения.