Улисс (часть 3)
Шрифт:
В сердцах он протиснулся сбоку от Длинного Джона Феннинга и поднялся по лестнице.
– Да, пойдемте наверх, – сказал Мартин Каннингем главному инспектору. – Мне кажется, что вы не знали его, хотя, конечно, возможно.
Мистер Пауэр и Джон Уайз Нолан последовали за ними.
– Он был скромный и честный малый, – поведал Джек Пауэр дюжей спине Длинного Джона Феннинга, которая поднималась навстречу Длинному Джону Феннингу в зеркале.
– Небольшой такой. Дигнам из конторы Ментона, – дополнил Мартин Каннингем.
Длинный Джон Феннинг не мог припомнить его.
В воздухе пронеслось цоканье лошадиных копыт.
– Что это? – спросил Мартин Каннингем.
Все обернулись,
Стоя в прохладной тени прохода, он видел, как кони двигались по Парламент-стрит, сбруя и лоснящиеся бабки поблескивали на солнце. Весело, не спеша, они проследовали мимо под его холодным недружелюбным взглядом.
Впереди скакали, впереди на седлах мерно подскакивали форейторы.
– Так что это там? – спросил Мартин Каннингем, когда они снова начали подниматься.
– Лорд-наместник и генерал-губернатор Ирландии, – отвечал Джон Уайз Нолан с нижней ступеньки.
Когда они шли по толстому ковру, Бык Маллиган, прикрывшись своей панамой, шепнул Хейнсу:
– Брат Парнелла. Вон в том углу.
Они выбрали маленький столик у окна, напротив человека с вытянутым лицом, борода и пристальный взгляд которого нависали над шахматной доской.
– Вот это он? – спросил Хейнс, поворачиваясь на своем сиденье.
– Да, – ответил Маллиган. – Это Джон Хауард, его брат, наш городской церемониймейстер.
Джон Хауард Парнелл спокойно передвинул белого слона и снова поднес грязноватый коготь ко лбу, где он и остался неподвижно.
Через мгновение из-под его заслона глаза его бросили на противника быстрый, неуловимо сверкнувший взгляд и вновь устремились на критический участок доски.
– Мне кофе по-венски, – сказал Хейнс официантке.
– Два кофе по-венски, – сказал Маллиган. – И еще принесите нам масло, булочки и каких-нибудь пирожных.
Когда она удалилась, он со смехом сказал:
– Мы тут говорим, что ДХК значит дрянной холодный кофе. Да, но вы упустили Дедаловы речи о «Гамлете».
Хейнс раскрыл свою свежеприобретенную книгу.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Шекспир – это благодатная почва для тех умов, что утратили равновесие.
Одноногий матрос, приблизившись к Нельсон-стрит, 14, рявкнул:
– Англия ждет …
Лимонный жилет Быка Маллигана весело всколыхнулся от смеха.
– Вам стоит на него посмотреть, – сказал он, – когда его тело утрачивает равновесие. Я его называю Энгус-Скиталец.
– Я уверен, у него есть какая-то idee fixe, – сказал Хейнс, задумчиво пощипывая подбородок большим и указательным пальцами. – И я раздумываю, в чем бы она могла быть. У таких людей она всегда есть.
Бык Маллиган с серьезным выражением наклонился к нему через стол.
– Ему свихнули мозги, – заявил он, – картинами адских мук [1041] . И теперь ему уж никогда не достичь эллинской ноты. Той ноты, что, из всех наших поэтов, была у одного Суинберна, «и смерти белизна и алое рожденье едино суть» [1042] .
1041
Свихнули мозги… картинами адских мук – как обычно, суждение Быка о Стивене несет долю истины: о действии картины адских мук на Стивена говорится в гл. 3 «Портрета художника».
1042
«И смерти белизна…» – из стихотворения Суинберна «Бытие» в сборнике «Песни перед восходом».
Вот
– Вечные мучения, – произнес Хейнс, учтиво кивая, – да, я понимаю.
Сегодня утром я его слегка попытал на тему о вере. Я видел, у него засело что-то в уме. Все это довольно любопытно, потому что в Вене профессор Покорный из этого делает любопытные выводы [1043] .
Бык Маллиган, заметив бдительным оком приближение официантки, помог ей освободить поднос.
– В древнеирландском мифе ему не найти даже намека на ад, – промолвил Хейнс, оказавшись между бодрящих чаш. – Похоже, что там нет и нравственной идеи, нет чувства судьбы, возмездия. Довольно странно, что у него именно такая idee fixe. Он как-нибудь участвует в вашем литературном движении?
1043
В Вене профессор Покорный – Юлиус Покорный (р. 1887), кельтолог, автор «Истории Ирландии» (1916). Ссылка на него – анахронизм, ибо в 1904 г. ему было 17 лет, а в Вене он преподавал (не профессором, а приват-доцентом) с 1914 г.
Ловким жестом он запустил сбоку в чашку два куска сахара сквозь слой взбитых сливок. Бык Маллиган разрезал еще горячую булочку и намазал маслом дышащую парком мякоть. С большим аппетитом он основательно откусил от нее.
– Десять лет, – со смехом проговорил он, жуя. – Вот через столько он что-нибудь напишет.
– Довольно изрядный срок, – сказал Хейнс, задумчиво подняв ложечку. – И все же я не удивлюсь, если ему удастся, в конце концов.
Он снял и отведал ложечку с макушки белокремовой шапки на своей чашке.
– Надеюсь, что это настоящие ирландские сливки, – снисходительно произнес он. – Я не люблю быть объектом надувательства.
Легкий кораблик, скомканный бумажный листок, Илия, плыл рядом с бортами больших и малых судов, посреди архипелага пробок, минуя Нью-Воппинг-стрит, на восток, мимо парома Бенсона и рядом с трехмачтовой шхуной «Роузвин», шедшей из Бриджуотера с грузом кирпичей.
Альмидано Артифони миновал Холлс-стрит, потом двор Сьюэлла. Позади него Кэшел Бойл О'Коннор Фицморис Тисделл Фаррелл, с болтающейся на руке плащезонтростью, далеко обошел фонарный столб перед домом мистера Лоу Смита и, перейдя улицу, зашагал по Меррион-Сквер. Поодаль, позади него, слепой юноша выстукивал свой путь вдоль ограды университетского парка.
Кэшел Бойл О'Коннор Фицморис Тисделл Фаррелл дошел до приветливых витрин мистера Льюиса Вернера, затем повернул и пошел обратно по Меррион-сквер, с болтающеюся на руке плащезонтростью.
На углу дома Уайльда [1044] он задержался, насупился на имя Илии, возвещаемое на стене Метрополитен-холла, затем на дальний газон герцогской усадьбы.
Его монокль насупленно блеснул на солнце. Оскалив крысиные зубы, он пробормотал:
– Coactus volui [1045] .
1044
Дом Уайльда – дом отца Оскара Уайльда, врача-окулиста.
1045
с согласился под принуждением (лат.) – «Выражение, получившее распространение в истории права: хотя я и был принужден, но я выразил свою волю». Примечание к IV. 2.21.5 «Дигестов» Юстиниана (М. 1984, с. 85).