Улучшенная копия

— Анахронизм! — сказала моя дочь и прервала связь.

Анахронизм — это я. Тот, кто до сих пор называет Глобал-Нэт Фейсбуком и вместо шоу постит «примитивные закаты и рассветы». Так Соня и сказала — примитивные. С пренебрежительным ударением на последнем «и».

Разница между поколениями — это нормально. Да, нормально. Я думал бы так, если б не был отцом двадцатилетней дочери, у которой ещё не прошёл подростковый бунт, которая ненавидит своё имя, только потому что не сама его выбирала, и верит Глобал-Нэт больше, чем собственным глазам. И которая мечтает развиртуализировать свою улучшенную личность.

Пожалуй, это беспокоит меня больше всего. Недостатки — единственное, что нас отличает от машин.

Я таращился в окно, будто мог там высмотреть решение. Но видел лишь соседских детей — те сидели на скамейке и гоняли голограмму мяча. Унибраслет у младшего Серёжки сел, он выбыл из игры и расстроенно поплёлся домой — заряжать. Китайская подделка, плохое качество. Оригинальный Apple держит заряд несколько недель.

Играли сосредоточенно. Не кричали. Радовались победам сдержанно — промелькнёт удовлетворённая улыбка, едва заметно поменяется выражение глаз.

Двор-колодец молча жарился на солнце. Вспомнилось время, когда эти стены отражали эхо детских возгласов, и мне стало не по себе. Соня не приходила в гости. Стыдилась. Старый, четырёхэтажный дом. Глупый, говорила Соня. Все её друзья, их семьи давно перебрались в современные квартиры с системой «умный дом». Парень Сони снимал такую квартиру. Наверное, поэтому и начала с ним встречаться. А в остальном — не знаю, что их с Витом объединяло. Они сидели на одном диване, но каждый пялился в свой экран. Заходил к ним лишь раз. Тридцать восьмой этаж, весь город — далёкая карта. Дочь видела в этом свободу полёта. А я — только свой страх.

Жаркий воздух облепил, лишая сил. Я закрыл окно, включил кондиционер. Сам включил, давать голосовые указания было некому. Вернулся к ноуту, но работа не клеилась. Я писал тексты на заказ — и это тоже было старомодным. Рекламные тексты с ключами, тщательно рассчитанной плотностью вхождений и продуманным латентно-семантическим индексом уходили в прошлое, уступая место коротким видеошоу. Но клиенты у меня всё же оставались: корпорации-монстры, вложившиеся в Глобал-Нэт, не желали терять ни одного человека потенциальной аудитории, в том числе — читающих ещё динозавров.

Взгляд выхватывал ссылки Глобала, я скользил по материалу — виртуальные помощники, управление профилем теперь становится легче, мы стараемся для наших пользователей. Информация проплывала мимо, не задевая сознания. Работать не выйдёт. Крайний срок сдать задание — завтра. Целый день и ночь. Успею.

Мысли о Соне не давали покоя. С её мамой мы расстались. Жена, которую до сих пор не мог назвать бывшей, без предупреждения развелась со мной и вышла замуж за американца. Теперь она ела бургеры и смеялась несмешным шуткам где-то в засушливой Аризоне недалеко от Большого Каньона. Программирование портит характер женщины, заставляя её думать, что она может изменить жизнь, как меняют код, — просто исправив ошибки в программе. Или добавив новые? Видимо, именно эту черту жена и передала Соне. От меня же дочери досталась погоня за недостижимым. Я люблю Соню и боюсь за неё, потому часто думаю, что в ней не так. Что не так во всех нас…

Я бесцельно бродил по сети. И, конечно же, вышел на профиль дочери. Соло — её ник в Глобал-Нэт. Одна, единственная, одинокая. Соню выдавал колючий взгляд, остальное — отретушированный

Глобалом образ. Приложение добавило грудь и бедра, сделало вырез платья поглубже, ноги стройнее, позу развязнее. Ей хотелось казаться взрослой и крутой… Я смотрел на будто выращенное в какой-то колбе тело — одинаковое для многих миллионов зависающих в Глобал девиц — и понимал: оно украло глаза моей дочери и теперь неумело пытается меня обмануть.

Пролистал её шоу — короткие хлёсткие видео, под завязку нафаршированные спецэффектами и дополненной реальностью. Соня с Витом мчат на мотоцикле по хайвею. Соня восходит на Эверест. Прыгает с тарзанки. Сплавляется в одиночном каяке по бурлящей реке. Это и есть улучшенная личность? И что на самом деле значит — развиртуализировать? В Глобале я нашёл лишь пару ссылок, они вывели меня на упоминание нового продукта. Общее описание, виртуальный помощник. Ничего серьёзного.

Уверенность и ощущение победы — вот что Глобал-Нэт давал Соне, и что не могли ей дать мы, родители.

Разница между поколениями — это нормально. Я всё понимал, но не мог смириться.

Я вышел в жару, как ступают в опасную реку с крокодилами. Вышел по старинке, без портативного кондиционера, оставив дома унибраслет — смарта вполне достаточно. Шёл пешком, лавируя между ребятами на городских скутерах, у каждого второго включён унибраслет. Кто смотрел фильм, кто переписывался, кто снимал видео для Глобала. Они не умели смотреть по сторонам. Только внутрь своих экранов. Внутрь себя. Как и моя дочь.

Ещё пару лет — и стану отвратительным брюзжащим стариком. Или гораздо быстрее — прогресс не стоит на месте.

Второй раз чуть не угодил под колеса скутера, когда позвонила жена. Бывшая жена. Когда-нибудь надо начинать говорить правду — хотя бы себе.

— Хай, — сказала Джоанна, которая для меня по-прежнему осталась Жанной. — Как дела?

Риторический вопрос для американцев. Тут надо постараться не пуститься в пространные объяснения. Ответа они на этот вопрос не ждут.

— Слухи о моей смерти несколько преувеличены, — я всё-таки попытался ответить.

— Ты не Марк Твен, чтобы беспокоиться о слухах.

А неплохо для прожившей в Штатах десять лет!

— Что там творится с Соло? Она попросила у меня немалую сумму. Отказывается говорить, зачем. Вернее, говорит, на новое приложение к Глобалу. Но что оно делает, неизвестно.

А у меня не просила. Взыграла ревность. Я всё равно бы не дал. Откуда у копирайтера «немалая сумма»?

— Наша дочь мечтает развиртуализировать свою улучшенную личность. Слыхала о таком?

— Шит, шит, шит! — разразился смарт.

— Ты перевела ей деньги?

На том конце зашипели. Если бы не знал, что говорю с Жанной, подумал, что на проводе минимум — кобра.

— Дело дрянь, — жена наконец обрела дар речи. — Ты должен увидеть нашу дочь. Наберу, как только смогу.

Увидеть нашу дочь. Беспокойство достигло пика и превратилось в намерение. Соня не звала меня в гости. И я был настолько щепетилен, что не нарушал выставленные ею границы, называя это свободой. Но разве свобода и границы — одно и то же? Стены с колючей проволокой есть только в тюрьме. Кто их так тщательно возводит раз за разом, не давая мне приблизиться к дочери? Кто?