Эта жизнь, напролёт и навылет —То подарит, а то отнимет,То устроит такой фальшь-финал,О котором ты, милый, не знал.Эти сны, от кошмара до грёзы —То как ветви сплетясь, а то порознь,Наломают таких, милый, дров,Что костры запылают из слов.Это всё напрокат и на вырост.Кто-то впустит, а кто-то выдаст.Всё вернём, не сносив, не сломав,Как
слона проглотивший удав.
«Я люблю писать чернилами от руки…»
Я люблю писать чернилами от руки.У меня на сердце лёгкие кружатся мотыльки.Мы такие близкие, даже когда далеки —И поэтому спокойно летаем.Нет надрыва там, где разрыва нет.Гармонично выстроен этот парад планет.И за нас стеной божий весь интернетС тех пор, как остров стал обитаем.Почитай мне на ночь и не уноси свечу.Я могу всё чего пожелаю, чего захочу.Что колхознику дёшево, то дорого москвичу,А вообще-то оно бесценно.Заливаем баки и заправляем по ходу бак.Мы одинаково любим кошечек и собак.Мы друг другу и рыба, и удочка, и рыбак,Режиссёр и рабочий сцены.Я люблю писать и жить, будто смерть – фигня.У тебя в избытке глины, воды и огня.А для тех, кому нас ни на миг не понять,Есть другие люди и их пространства.Разбери мой почерк на атомы, на слога.Наша жизнь столь радужна, сколь строга.И пока не растают в дымке памяти берега,Я согласна на постоянство.
Вирус и мы
Жаром разгорячённый твой лоб.
Прохладная нежность моей руки.
Выпитый весь до капли озноб.
Вместо ребра – вживлённые мотыльки.
Кажется. Нет, так оно и есть.
Я всемогущая для тебя, с тобой.
Такой большой, а умещаешься весь
Там, где самое несказанное плещется, как прибой.
Скоро – какие-то две луны.
Близко – как никто никогда не дышал.
Разом избавит от хвори и глаз дурных Двуединая панацея – твоя и моя душа.
«…и вот, представляешь, бац! – и первое февраля…»
…и вот, представляешь, бац! – и первое февраля,И по-прежнему кружится и не поменялась местами с небом земля.И хлеб вместо камня на сердце и на столе,И пальцы в меду и в чернилах, и шампанское в мыслях и в хрустале.А ведь совсем недавно казалось, что – пропасть, край.Полыхала бессонница, и отчаянье шло, как Мамай.Спайки в памяти так болели, что не приподнять руки,И по дому шастали стылые злобные сквозняки.И вот, представляешь, бац! – и скоро повеет весной.И я даже в неё поверю, ведь ты неизменно со мной.И рифмы распустятся, как шиповник на битом стекле……представляешь, как мало мне нужно в этом нашем с тобой феврале.
Карантин
Через фильтры и титры глухо запертых на засов границ,Через железный занавес заражения, что повесил вирус,Я тебе улыбаюсь под маской бесчисленных разномастных лиц,А ты ко мне тянешься из ожидания, из которого так внезапно вырос.Мне не страшно вышучивать подступившую к шаткой оградке смерть.Пену дней поглощает готовый на всё, что смывается, рукомойник.То ли кошка ступает неслышно, а то ли идут уже отпереть?И как в детстве запутались, кто тут теперь казак, ну а кто разбойник.
«Стоп-машина в самом шаге от обрыва…»
Стоп-машина в самом шаге от обрыва.Новый
поиск запустил вселенский браузер.Продолжению не бывать без перерыва,И поэтому наш мир сейчас на паузе.Передышка, перемирие, тайм-аут.Загляни в себя, там смерть и воскресение.Ты ветрувианский человек, пока тутВ золотом находишься сечении.Чтобы Богу заглянуть в лицо,Нужно сохранить своё лицо.
«Мутновидящим небесам не до бирюзовых и синих прибрежных строк…»
Мутновидящим небесам не до бирюзовых и синих прибрежных строк.Растаможенные прожекты улетают с острова на материк.Воображение проникает в желание и зачинает лихой пролог,И скепсис снимает шляпу и щурится благосклонно, как Беня Крик.Мой замысел мечется псиной, чьих хозяев уносит беспечный катамаран, —Страшно броситься в зыбкое нечто, но этот берег вдруг опустел.Не приведи господи помереть от скуки, давай-ка от смеха или от ран,А ещё лучше вот что – сделай так, как и без моих подсказок хотел.Я хочу, чтобы, в сущности, всё было так, как охота мне.Чтобы сказано-сделано, сыграно, спето взаправду – всё без балды.Вот я свистну, и замысел станет живым и живучим вполне.А пока не вернулись хозяева, псину поглажу и принесу ей воды.
Гудзон
А ты говоришь мне, что рос на реке,Что к ветру привык и к открытой воде большой.А я от дыхания в наушникеЛетаю пёрышком от Мэдисон до Сорок шестой.А мы перешёптываемся за мили миль.Поверх паутины часовых поясов.Я прошу добавить в капучино ваниль.Ты выстраиваешь равновесие наших весов.Когда мы встретимся, развяжется ноющий узел в висках.Раскроется счастье настежь, и закроется дверь на засов.Выйдет из берегов и обратно войдёт наша с тобой река,И мы позабудем о зыбкости её берегов.
«Вивисекция. По зацелованному и заласканному…»
Вивисекция. По зацелованному и заласканномуРезать лезвием для расчленения мёртвого,А оно совершенно живое такое, и брассом ко днуНи в какую. И только в спирали боли завёрнуто.Отчаяние. Кричишь, а это лишь эхо вчерашнего шёпота.Когда не могли наглядеться, надышаться друг дружкой.Прости меня. Нет и не будет во мне такого опыта —Убивать в себе вымоленное, животворное, самое нужное.Ожидание. По клетке суток, сквозь прутья твоих терзаний и домысловПеремещаясь то вскользь, то стремглав, как зверюга,Я всё равно, всё равно повторяю про божий промысел…И что, как ни режь, ни беги, а нам не отрезаться друг от друга.
«Вот послушай, как я, например, бы сегодня с утра хотела…»
Вот послушай, как я, например, бы сегодня с утра хотелаОдеться в траву и листву, что вспыхнула, но так и не долетелаДо земли – столь ленивой, сырой и на всё для меня готовой.Например, я бы не прочь до темна оставаться такой фортовой,Наделённой всесилием гор и грозы коренной мальфаркой,Управляющей долей людской, словно гейзерной кофеваркой.Посидеть и попить вина возле озера облаков и тумана.Я бы, кроме того, желала на выдохе послевкусия хризантем и тимьяна.Да ладно, поверил? На самом же деле мне более чем довольноУмения любить гул моих шагов, уходящих прочь от всего, что больно.