Улыбка гения
Шрифт:
— Всякое бывает. В Сибири ничуть не хуже, чем в других местах. Там такие же люди живут.
— Не могу знать, не бывал там пока и, дай бог, не попаду.
В это время образовался просвет в череде встречных телег и обозов, и кучер подхлестнул лошадей, норовя проскочить. Но едва проехали полверсты, как опять встали, а впереди до самого горизонта тянулась бесконечная лента повозок, извиваясь на поворотах, пропадая на спусках в овраги, словно гигантская змея выползала из своего логова.
Глава вторая
…Симферополь встретил путников настороженно и неприветливо. С городских пустырей и окраин
Казенная гимназия находилась на Екатерининской улице в двухэтажном здании, но занятия в нем велись лишь внизу, поскольку второй этаж был занят ранеными солдатами. И хотя дилижанс прибыл в город поздним вечером, Менделеев решил сразу отправиться в гимназию и попытаться отыскать директора, который должен будет помочь ему определиться на квартиру. К тому же, как он узнал, цены на жилье в связи с войной поднялись до немыслимых высот, и полученных им при отъезде денег вряд ли могло хватить даже на неделю. На его счастье, директор жил неподалеку от гимназии и, когда за ним послали, немедленно явился, чтоб познакомиться с вновь прибывшим молодым учителем.
— Надворный советник Дацевич, — представился он и добавил: — Сослуживцы зовут меня чаще всего по имени-отчеству. Как-то, понимаете, по-домашнему, по-людски, без излишеств. Так что и вам рекомендую: Семен Семенович. А вас как звать-величать, молодой человек?
Менделеев назвал себя и задал вопрос, который мучил его больше всего:
— Не подскажите, где лучше жилье снять? И, знаете, чтоб подешевле. Признаюсь честно, особыми деньгами не располагаю и помощи ждать мне тоже неоткуда. Так что буду вам весьма обязан…
Дацевич оглядел его с головы до ног, зачем-то втянул носом воздух, принюхался, а потом спросил, понизив голос и наморщив лоб:
— Случаем не пьете? Лучше сразу скажите, чтоб время не занимать. А то ведь всё одно дознаюсь.
— Как можно? — отшатнулся от него Менделеев. — Ни-ни…
— Может, к картам пристрастие имеете?
— Случалось, перед экзаменами с друзьями играл, чтоб голова отдохнула, но никак не на деньги.
— Куда ж вы, сударь, деньги свои потратили? — всё так же строго и пристрастно продолжал директор. — Знаю вас таких, встречал: напросятся на службу, а потом такое вытворяют, не приведи господь.
Менделееву надоели эти подозрения, возникшие на первых парах, и он запальчиво ответил:
— Не имеете оснований такие вопросы задавать. Тем более ни на чем не основанные. Или вы господину министру не доверяете, лично направившего меня к вам на службу? Замечу, первоначально должен был ехать в Одессу в Ришельевский лицей, но получил предписание прибыть сюда, в то время как вещи мои отправлены в Одессу. Если вы имеете что-нибудь против моей кандидатуры, извольте отписать об этом тайному советнику его высокопревосходительству господину Норову. Уверен, ему будет интересно узнать ваше мнение, — с усмешкой закончил он.
Явно
— Ишь ты каков, — только и промолвил он, — ну что ж, ценю за смелость. Мне такие молодцы по душе. Прошу простить, коль чем обидел. Видит бог, не хотел. А то я за свою жизнь всякого насмотрелся: и на пьющих, и на гулящих, разное было… А с жильем помогу. Хором не обещаю, но могу определить в комнату, где гимназический архив помещается. Семьей-то, как погляжу, не успели обзавестись? — Он глянул на безымянный палец правой руки Менделеева, по наличию кольца на котором можно было почти безошибочно определить семейное положение его обладателя.
Менделеев, смутившись, поспешил отвести руку за спину и на директорское предложение ответил не сразу. После его беззастенчивого и необоснованного натиска по поводу карт и пьянства он не знал, как воспринимать последовавшее вслед за тем предложение о проживании в стенах гимназии: то ли с целью постоянного надзора за ним со стороны будущих коллег и их наушничество начальству, то ли за этим стояло нечто иное.
Хотя он с первых минут общения со своим новым начальником отметил бледность его лица и некую болезненность, легко читающиеся в худосочной фигуре Дацевича, как следствие больного организма, скорее всего печени, что и сказывалось в его желчности и недоверии к людям. Вряд ли он мыслил так категорично, желая при том осуществлять неусыпный надзор и слежку за всеми учителями. В любом случае выбора у Дмитрия не было, и пока что мечтать об отдельном жилье просто не стоило. Поэтому и не оставалось ничего другого, как согласиться. А там время покажет, насколько он прав в своих предположениях.
Его соседом по казенной комнате оказался молодой человек Виктор Гартунг, из немцев, прибывший сюда по протекции своего дяди, состоящего на службе в местной санитарной управе. Как оказалось, число выходцев из Германии в Тавриде было весьма значительным, и многие из них занимали важные управленческие посты, но при всем том честно служили новому Отечеству, не делавшему особых различий многочисленным инородцам, обосновавшимся в пределах вновь осваиваемых земель. Были здесь и еврейские общины, которых пока еще не желали особо видеть в центральных губерниях, и издавна селившиеся здесь греки, армяне, не говоря о местных татарах, чьи минареты возвышались над глиняными мазанками, находящимися за пределами городской черты.
Но если вопрос с жильем так или иначе удалось решить быстро и безболезненно, то вот заняться подготовкой магистерской диссертации у Менделеева не было никакой возможности. Его надежды найти необходимую литературу в библиотеке гимназии не оправдались, а свои собственные книги находились по пути в Одессу и как-то восполнить их отсутствие он был не в силах. Потому он в очередной раз помянул недобрым словом министерских служащих, напутавших с его назначением.
К тому же в городе царила, как оказалось, ужасная дороговизна на продукты и даже на дрова, а потому большинство обывателей топили печи кизяком, что продавали прилипчивые татары, тоже за немыслимую цену, но всё же подешевле обычных дров. И хотя здешняя зима не шла ни в какое сравнение с сибирскими и даже петербургскими морозами, но сырость в помещении ощущалась уже в начале октября. Потому нечего удивляться, что к Дмитрию тут же вернулся кашель, от которого он мечтал излечиться, перебравшись на юг.