Улыбка Горгоны
Шрифт:
– Слабовато верится, логика хромает. Конфликт разгорелся из-за «Сосновой рощи», Беляева убрали. И тот, кто убрал его, уничтожил и девочек, разумеется, не сам лично. Как считаешь, Мирон потянет автоматчиков, махинации с документами, а это подкуп определенных лиц, способных оказать услуги. Кстати, бумаги он мог выкрасть до разгара конфликта, живет-то в пансионате. Не-а, пасьянс не сходится.
В общем-то Денис с ним согласен, однако у него возникло множество вопросов, вернее, претензий к Ларичеву, который взяться взялся за расследование, но уж больно медленно шевелится.
– Считаешь, Вероника потянет? –
– Мы перед ним извинимся, мол, недоглядели. И не зверь же он, где девушке жить? Зина подругой его была, раз позволил ей жить в своей каморке из ста квадратов. Ревякин наверняка замешан в этой истории, не мог он упустить даровой кусок.
М-да, с Ларичевым сложно спорить, он либо все упрощает, либо не догоняет, какие могут возникнуть последствия, уверовав в собственную мощь. Вероятно, он угадал мысли Дениса, в прозорливости ему не откажешь:
– Убийства двух подружек иллюстрируют, что бумаги испарились, но они-то есть! А у кого, где? Надеюсь, Вероника так или иначе приведет нас к ним. Она сестра Зины, Зина дружила с Беляевым и Ревякиным, Вероника живет в квартире Петра – видишь, как прост расклад?
– Знать бы, что в тех бумагах, – вздохнул Денис.
– Право на собственность. Это я понял из рассказа Лаймы.
– Нашел кому верить.
Ларичев необидно рассмеялся, припомнив стриптиз:
– Да ты, брат, обижен на нее. Она крутила задними булками прямо перед твоим носом, а все внимание – мне. Помнится, кто-то обещал отдать месячную зарплату за то, чтоб посмотреть на меня и Лайму. Ты случайно не знаешь обещалкина?
– Это я. Но я обманщик, – почему-то угрюмо заявил Денис.
Ему просто-напросто неудобно указывать опытному следователю на промахи и неверные тактические шаги, Денис может лишь задавать вопросы, из ответов делать выводы:
– Одного не пойму, какого хрена кто-то уперся в документы? Вот я, например, живу и мечтаю о чужих гектарах, но если «поле» принадлежит Беляеву, как я его сделаю своим?
– В нашей системе это не столь сложно. Если он не прошел перерегистрацию, то его земля считается не занятой, так сказать, ячейка пуста, она уже в закромах государства. Но госимуществом управляют люди, с которыми можно договориться. И вот в свободную ячейку вписывают владельца, продав ему участок с аукциона или сдав в аренду на девяносто девять лет. Само собой аукцион будет на бумаге, чтоб не прибежали желающие получить участок. Только есть одно условие: настоящие документы при этом не должны всплыть даже случайно, значит, что?
– Их надо иметь, – хмыкнул Денис. – А если Беляев прошел положенную перерегистрацию? Мы ведь не знаем. Почему ты не выяснил?
– Потому что существует масса других способов отнять жирный кус. Да лишь бы Беляев не успел продать, остальное – дело техники и тех сумм, которые не жалко кинуть в волосатые лапы.
– А если продал перед смертью? Назло тем, кто угрожал? Новый хозяин все равно должен получить документ, так? Почему ты до сих пор это не выяснил?
– Руки не дошли.
– Но затребовать расшифровку телефонных разговоров по сотовой связи мы должны были! Смотри, у Долгих в телефоне значится фамилия Абалкин, Лайма упомянула ту же фамилию. А сколько там еще людей! Кстати, у Саши тоже.
– По сотовой связи серьезные разговоры не ведутся, поэтому попусту тратить время я не хочу. – Взглянув на часы, Ларичев засобирался. – Извини, скоро закончится бодяга, я побежал.
Через оконное стекло Денис видел, как под зонтом он перебежал улицу, затем вошел в здание. Ларичев образцово-показательный отец, это всем известно, да и вообще он на хорошем счету, разбаловали дифирамбами. С его позицией нельзя согласиться, не так он распределяет силы, не так действует – по мнению Дениса. Нельзя кидать человека (имеется в виду Вероника Долгих) в топку и наблюдать, как он там корчится, есть предел дозволенности.
Денис вышел на крыльцо перед кафе, поежился, втянув голову в плечи. Сырость, слякоть. И небо серое, тусклое, тоскливое. Неизвестно кому Денис, глядя вверх, возмущенно сказал:
– А эта бодяга когда закончится?
Петя Ревякин выпил рюмку коньяка и медленно, с усилием вытер кулаком губы, притом глаза его были направлены вниз, наверное, в самое дно земли, если оно есть. Джулай закусил конфетой, он хорошо изучил Ревякина, и если многие видят всего два мимических движения: улыбку и без улыбки, считая физиономию Пети отображением нищего внутреннего мирка, то Сема распознает куда больше эмоций. Просто он скуп в выражениях, это происходит не нарочно. Характер у него совсем иной, Петя таков в силу сложившихся привычек, когда неосторожное слово могло стоить жизни. По едва заметной мимике Сема умел читать мысли, которые далеко не всегда нравилось Ревякину обсуждать, но сейчас обстоятельства вынуждали анализировать новые сведения. Джулай затронул одну из неприятных тем, к сожалению, распространенную:
– А я знаю, о чем ты думаешь.
– Да? – наконец вспомнил о нем Петя. – О чем?
– О женщине.
– Веронике? Да нет. – Ревякин нахмурился, значит, смутился.
Обычно, когда он хмурится, это пугает, то есть народ думает, Ревякин сердится, а так бывает не всегда. Но смущение и упоминание имени передают некоторые процессы внутри Пети, однако его надо вернуть к земной проблеме – предательству:
– Не о ней. О женщине, которая тебя сдала.
– Не угадал. Я о двух женщинах думаю. Вторая – Лайма.
– Давай сначала поговорим о первой. Женщин вокруг тебя не так уж много, попробуем вычислить: она должна была хотя б однажды услышать переговоры по поводу беляевского леса.
– Или подслушать, – угрюмо буркнул Петя.
– В любом случае, она находится рядом с тобой. Где это могло произойти?
– Да хотя бы здесь.
– Значит, референт? – Джулай задумался, правда, не молчал, а, наливая по второй рюмке, бубнил под нос: – Приемная рядом с кабинетом, наверняка там слышны разговоры, а нелюбопытных секретарш не существует… Кстати, она и без подслушивания знает оч-чень много. Итак, на подозрении Карина. Что против?