Улыбка химеры

Степанова Татьяна Юрьевна

Всю ночь он не давал спать всему ИВС — лупил в дверь кулаками, каблуками, ругался, кричал, требовал прокурора, адвоката, следователя, генерала, начальника, требовал объяснений о причинах своего ареста, кричал, что он невиновен, что никого не убивал и что (это агент выделял в рапорте особо как некий психологический нюанс в поведении фигуранта) «Салютов таким подлым способом пытается избавиться от него, посчитаться с ним, отомстить».

То, что Газаров-Алигарх в камере вслух произнес фамилию владельца казино и заявлял при свидетелях о каких-то там с ним счетах, было фактом весьма любопытным. Его стоило взять на заметку. А вот с

допросами спешить не стоило — будь на то воля Колосова, он и дальше бы держал фигуранта под бдительным присмотром агента, пока не получил бы от того ясного сигнала, что «клиент полностью дозрел».

Но следователь Сокольников не желал ждать. Результаты допроса Газарова требовались ему немедленно. По его словам, в зависимости от них он стал бы выстраивать стратегию следствия по делу, планируя очные ставки с охранниками казино. И Колосов, хоть и терпеть не мог горячки, сейчас против доводов прокуратуры ничего возразить не мог. Они были законны и профессиональны. К тому же он чувствовал — у прокуратуры с «Красным маком» скоро должна была начаться своя собственная игра. И весьма крупная.

Однако думать сейчас об этом как-то не хотелось. Точнее, было еще рановато. По дороге в Скарабеевку Никита пытался сосредоточиться только на вопросах, которые задаст сейчас Алигарху. А потом он хотел вернуться в главк, доложить Сокольникову по телефону результаты, отбояриться от него и приступить к исследованию некоего «женского вопроса», с позавчерашнего дня начавшего очень сильно интересовать и тревожить его в этом деле.

Конвой привел Газарова в следственный кабинет ИВС — тесную каморку-пенал. Газаров был все в том же черном костюме, как и вечером в казино, но уже без галстука и без шнурков, отобранных конвоем во время досмотра. Костюм после ночевки на нарах потерял вид. И Никита подумал: в этом «Красном маке» черное как местная униформа. На мужиках сплошь строгие черные костюмы от дорогих портных, на женщинах сплошь черные вечерние платья с декольте. На боссе Салютове — глубокий траур, на вдове его сына — тоже траур — шикарный. На Алигархе этом — черный прикид, как сажа, и на покойнике Таураге — сплошь черное, как вороньи перья. И на охранниках, и на швейцаре. И только крупье в игорном зале красные как раки в своих одинаковых форменных куртках, да на той золотоволосой плаксе с иностранным именем Эгле было синее шелковое платье, как на русалке-ундине. Шелк удивительно шел к ее атласной, позолоченной загаром (где — в солярии? на курорте заморском?) коже.

Заранее заряженный обличительными рапортами агента, Никита и в кабинете ждал от Газарова того самого буйства, что и в камере. Он бы особенно не удивился, если бы этот Алигарх вдруг прямо с порога начал кидаться на пол, кусаться, выть по-волчьи, биться головой о стены и рвать на себе замызганную белую сорочку из дорогого итальянского хлопка.

Гасить подобные вспышки истерии Никита умел. Но Газаров повел себя совершенно иначе. Окинул взглядом кабинет-каморку, Колосова за столом, сел на стул, достал сигареты (их не забрали у него во время досмотра) и попросил почти дружелюбно:

— Огоньку, пожалуйста.

Никита протянул ему свою зажигалку. Газаров закурил, вздохнул.

— Ну и что дальше? — спросил он. — А вы, собственно, кто? Я там в казино вас видел. Но вы не следователь. Этот сразу представился, долбил меня на допросе часа три. Кулаком еще на меня стучал, паразит.

Говорил он с легким и приятным кавказским

акцентом. Никита разглядывал его с интересом: парень видный, красивый, высокий, крепкий как дуб. Темноволосый, смуглый. В общем с виду — парень первый сорт, несмотря на отросшую щетину и помятый костюм. Ему вспомнилось, с каким пренебрежением рассказывал про этого Алигарха Геннадий Обухов, видимо, затаивший на Газарова зло за неудавшуюся вербовку. Вспомнил, что и Китаев его не очень-то жаловал. Вспомнил перекошенное от гнева лицо Витаса Таураге, когда тот обознался, явно приняв Колосова за...

— Ну что ж, давайте знакомиться, Георгий Делиевич. Я Колосов — начальник отдела убийств. По какому делу я работаю, вы, наверное, уже догадались. С вами я начну знакомиться прямо по анкете, если не возражаете. Где в Москве проживаете?

— У меня паспорт ваши изъяли, там прописка, — ответил Газаров.

— Мы проверили, та квартира вами продана полтора года назад. Где сейчас обитаете?

— Ну, в съемной.

— Случайно не на улице Мытной, дом 14, квартира 7?

— Случайно там.

— Один?

— С женой. — Газаров выпустил круглое аккуратное колечко дыма.

— Ваша жена, если не ошибаюсь, Эгле Таураге — сестра Витаса Таураге?

— Да.

— А в паспорте вашем штампа загса нет.

— Кому штамп нужен? Мы муж и жена, у нас гражданский брак.

— Понятно, — Колосов кивнул. — Чем на жизнь зарабатываете?

— Так, всем понемножку. Бизнесом.

— "Красный мак" часто посещаете?

— Иногда.

— Ваша жена там работает?

— Никогда не работала там и работать не будет.

— Ясно, — Колосов снова покладисто кивнул. — Значит, вы просто иногда приезжаете туда с ней скоротать вечер, развлечься. Играете?

— А как же. Зачем иначе ездить?

— Удачно?

— Когда как.

— Пятого января вечером, когда был убит служащий казино Тетерин, вы в «Красном маке» были?

— Был.

— Один или вместе с Эгле Таураге?

— Один. — Газаров кашлянул.

Никита помолчал. Так, первая ложь есть. Он ясно помнил их на видеопленке вдвоем в игорном зале: девушка, кажется, уговаривала его остановиться, бросить игру, а он и слушать не хотел.

— Вы знали покойного Тетерина? — спросил он Газарова.

— Знал. Сан Саныча все постоянные клиенты знали.

— Вечером пятого января вы его видели?

— Хотите спросить, посещал ли я сортир? Посещал. А вот на старика — верите, внимания не обратил — был он там за своей стойкой, нет ли... Знаете, как по телику долбят: когда диарея не дает жить...

— Диарея штука коварная, — посочувствовал Никита. — В народе говорят — медвежья болезнь. От страха обычно приключается.

— От какого страха?

— Ну, от разного. Грохнул, например, дедка из пистолета. У того — мозги веером. Ну, тут сразу и пожалуйста — нервишки, страх содеянного, ужас расплаты, — перечислил Колосов, загибая пальцы. — Так прохватит диарея — всю ночь с унитаза не слезешь.

— Что вы хотите этим сказать? Что это я убил Тетерина?

— Вы же сами диарею помянули, Георгий Делиевич. Я просто хочу понять причину вашего недуга в тот вечер.

— Послушай, ты... Ты что, издеваешься тут надо мной? — Газаров сверкнул черными, как южная ночь, глазами. (Никите почудилось даже — еще секунда, и рука фигуранта стиснет призрачную рукоятку фамильного дедовского кинжала.) — Издеваешься? Унизить меня хочешь?