Улыбка и слезы Палечка
Шрифт:
— Видит бог, решение было в самом деле мучительно, и пани королева то хотела, то не хотела согласиться. Но потом сказала: «Из любви к тебе — согласна!» И мы с ней оба заплакали… Как жених с невестой под венцом, когда так прекрасно запоют и священник вот сейчас навсегда соединит их руки…
— Теперь бы только еще опять ходить хорошенько! — помолчав, прибавил Иржик и задумался.
Поглядел в окно на тот сад, где вчера гулял с женой и где его видел Ян. Боярышник и сирень цвели, солнце обещало богатый урожай.
XXX
Дело было не в звездах и не в военном счастье Иржика! Тут действовал, видимо, какой-то неизвестный
Впервые в жизни чешской страны началось постепенное выздоровление. Но выздоровление бурное, похожее на лихорадку. Иржи воевал. И воевал победоносно. Воевал в Силезии и в Лужицах. Он даже не рассердился, когда легкомысленный Викторин был взят в плен под Градиште и увезен в Пешт. Иржи перебросил свою конницу из-за Житавы к Легнице и Нисе, вторгся в Поважскую область и опустошил ее жестоко, немилосердно. Его военачальники и сын Индржих вели себя по-старому, по-гуситски, никого не щадя. Матиаш, и Рим, и все, кто был на стороне Рима, узнали, что король, опирающийся на боевую силу народа и к тому же на его любовь, неодолим.
В Риме умер великий, заклятый враг короля Иржи — кардинал Карваял. И вот уже папский легат Алессандро де Форли сказал, что он, может быть, заехал бы к Иржику, называющему себя королем чешским, если б того пожелал польский король Казимир. Но Казимир пока не хотел этого. Хотел Матиаш, и не прочь был бы император.
Они видели, что Иржикова мощь растет.
Мощь его росла, а города и деревни гибли. Чего он не хотел — свершилось. Опустошены были некоторые части Чехии, разорена Моравия. Целые края превратились в пустыни; от человеческих поселений, известных с древнейших времен, остались одни названия.
Жителей убивали обе стороны, так как никто не давал себе труда разобраться, кто чем против кого провинился и каким способом помогал врагу.
Крестьяне не обрабатывали полей, а убегали с женами и детьми в леса и жили там под деревьями и в пещерах. Тысячи деревень было сожжено, сотни тысяч хат обобрано. Моравия поплатилась за произвол панов из Конфедерации, и вопль народный восходил к небесам, взывая о мести. Но народ призывал своего возлюбленного Иржика, который столько лет правил и столько лет царствовал мирно и справедливо.
И тут Иржи еще раз вступил в переговоры с Матиашем. Это было под Брно. Иржи предложил Матиашу поединок перед строем обоих войск, на глазах у всех, одинаковым оружием и на небольшом пространстве, так как ему, человеку грузному, трудно много двигаться, Если же Матиаш не согласен на поединок, Иржи предлагал сражение обоих войск под личным командованием королей.
Иржи хотел решить распрю посредством божьего суда, как князь Вацлав бился с князем зличан [222] .
222
Имеется в виду эпизод из «Хроники Далимила» (глава 28), где рассказывается, что чешский князь Вацлав I, не желая проливать кровь простых воинов, вызвал на поединок выступившего против него князя племени зличан Радислава. Исход поединка воспринимался как божий суд. Во время боя Радислав увидел у Вацлава золотой крест на лбу, а по сторонам ангелов, после чего решил покориться.
Но Матиаш не захотел биться с еретиком!
Иржи продолжал наступление, имея целью принудить Матиаша к битве. Он вступил
И папа тоже задумался о том, не разумнее ли снова завести переговоры с Иржиком, королем чешским, оружие которого благословил бог.
Только Зденек из Штернберка еще сопротивлялся. Он надеялся на Иржикову смерть. Видел в нем человека, стоящего на краю могилы, и тешил себя мыслью, что красных пасхальных лиц ему есть уже не придется.
В мясопуст 1471 года Гинек из Подебрад женился на дочери герцога саксонского Катерине, которая прожила двадцать лет при Иржиковом дворе и очень хорошо говорила по-чешски.
В Праге было великое торжество. На свадьбу приехала саксонская родня невесты. Было известно, что Иржи собирает против Матиаша новые войска и что Матиаш тоже готовится к войне, но об этом не говорили. Только раз Иржи, смеясь, сказал:
— Мой друг Матиаш приходил к нам пить чешское пиво. Тем уверенней мы, с божьей помощью, рассчитываем попить с ним венгерского вина, как давно намеревались.
Об этом намеке перешептывались пирующие, и все дивились, какой здоровый вид у короля, вот уже несколько месяцев проводившего круглые сутки в повозке либо в седле, многократно изъездившего в походах своих и собственное королевство, и соседние земли.
Ох, и славные и веселые были эти дни в Праге! Пили и пировали десять дней и десять ночей; был даже по старинке — турнир; наконец, свадебных гостей повезли за город и устроили там травлю зверей, охоту на птиц и пир на траве под старыми липами. Стоял еще пронизывающий холод, и день был короткий, но выручили факелы да искрящиеся глазки развеселившихся красавиц.
Ян Палечек надел шутовской наряд, как всегда делал в торжественных случаях. Он потешал приезжих гостей балагурством и веселыми проделками, поддразнивал невесту и жениха, отпуская озорные и скоромные шутки, дергал за бороду важного советника Геймбурга и болтал одинаково непринужденно и весело на трех языках. Много пил вина, пируя вместе с другими пирующими, приставал к гостям и придворным, и шутовство его было так удачно, что король несколько раз смеялся.
При этом Ян поминутно взглядывал на Иржиково лицо. Оно было одутловатое, желтое, без блеска в глазах. Король сидел в своем кресле с высокой спинкой, расползшийся, тяжелый, и было видно, как ноги, налитые нездоровой водой, тянут его к земле. И живот его тоже был полон воды и опускался все ниже. Иржик смеялся, ел и пил, казалось, в преизбытке веселья. Подозвав шута, он шепнул ему на ухо:
— Я думаю только об одном: приедет ли из Регенсбурга кардинал Франческо сиенский?
— Знаю, знаю, брат-король, — прошептал в ответ Ян, сделал длинный прыжок, перемет и очутился по другую сторону стола…