Улыбка и слезы Палечка
Шрифт:
— За похоронами отца о сыне-то позабыли! Пан Олдржих, ведь наверху лежит новорожденный, которого надо окрестить, — сирота и наследник этого замка. Окрестим дитя!
— Я — крестным отцом! — обрадовался пан Боржецкий.
Пани Алена согласилась и пошла наверх к пани Кунгуте. Та дремала, и ребенок тоже спал, легонько сжав кулачки. Приход пани Алены разбудил родильницу; она вопросительно поглядела на вошедшую. Алена, высокая, худая, подвижная, шепнула, что ребенка надо окрестить — и сейчас же, пока тут родные и кумовья. Пани Кунгута заколебалась. Крестить без всяких приготовлений, не пригласив и не попотчевав крестных родителей, не одевши ребенка в крестильное платьице? Но пани Алена уже вынула его из колыбели и понесла
— Назовем Яном, — сказала она. — В честь отца и в честь патрона этого замка! Крестным отцом будет мой муж. Это его право: он самый близкий из родственников. Пойдем, сыночек!
Дитя спало, не обращая ни малейшего внимания на ее слова. Не проснулось оно ни когда его всем скопом понесли в часовню, где его взял на руки пан Олдржих Боржецкий из Врбиц, ни когда отец Йошт совершал обряд с вопросами и ответами [13] , ни когда пан Олдржих от имени нового христианина отрекался от дьявола. Дитя спало, когда отец Йошт лил воду ему на голову, и не проснулось, когда его впервые назвали прекрасным именем Ян. Спало, когда обряд был окончен и пани Алена отнесла его обратно наверх и осторожно положила в колыбельку.
13
По католическому ритуалу, принимающий крещение должен ответить на вопросы, чтобы показать, что он сознательно вступает в христианство; при крещении новорожденного ответы за него дают крестные мать и отец.
— Вот и все! — засмеялась пани Алена. — А Ян даже не проснулся.
— Даже когда ему на головку воду лили? — с удивлением спросила пани Кунгута.
— Даже когда воду на головку лили, — промолвила многозначительно пани Алена. — Диковинный ребенок!
Тут дитя открыло глазки. И пани Алена, наклонившись над колыбелью, спросила его:
— Ты даже не знаешь, что крещен! И не жалко тебе, Ян, что ты все проспал?
Но Ян улыбался пани Алене глазками и беззубым ротиком.
И когда он так смотрел на нее, пани Алена вдруг, всплеснув руками, воскликнула:
— Кунгута, ради бога, посмотри скорей! У твоего ребенка разные глаза… Правый — голубой, а левый — карий.
Она подала его матери. Та долго рассматривала глазки младенца. И не сказала ни слова. А пани Алена побежала вниз, к гостям, которые уже разъезжались, — рассказать им об удивительных глазах новорожденного.
И все пришли в изумление.
III
На Страже, как и во всем королевстве, жизнь в ближайшие месяцы стала похожа на глубокий вздох облегченья.
Урожай в том году был очень хороший, и рига, недавно спаленная крестоносцами, наполнилась золотом тяжелых колосьев. Соседи были добры к вдове, которая осталась одна с грудным младенцем на руках, родившимся почти в самый момент смерти отца; пан Олдржих Боржецкий часто приезжал на Страж, помогал советами; что же касалось пани Алены, то эта самоотверженная женщина проводила больше времени на Страже, чем дома: так понравилось ей нянчить маленького Палечка, паренька с удивительными глазами, из которых одни был светлый как день, а другой — темный как ночь.
Маленький Ян был необыкновенный ребенок. Вел он себя, в общем, спокойно, но бурно требовал материнской груди. Плакал очень редко и только тогда, когда был голоден. А насытившись, засыпал с улыбкой. Она не сходила с его губ и во сне.
Пани Кунгута очень скоро встала на ноги и принялась за дело. Надо было навести в хозяйстве прежний порядок. Война ослабила чувство ответственности, работницы целый дань только чесали язык, дворовые пьянствовали, батраки забывали о скотине и полевых работах.
Через несколько дней все опять пошло на лад. Пан Боржецкий, приехавший в это время навестить пани Кунгуту,
Чешская земля освободилась от иноземных войск, и после славной Домажлицкой битвы всем стало ясно, что нет никакого смысла устраивать против чехов крестовые походы, а потом возвращаться с проломленной головой. В домажлицкой ратуше были выставлены плащ с капюшоном и кардинальское облачение легата Юлиана Чезарини [14] ; в пражском Тыне, где служил магистр Рокицана, перед алтарем висели знамена, отбитые у крестоносцев между Домажлицами и Нирском. Ужиная, люди вспоминали о бочках пива, из которых они той августовской ночью наливали себе в шлемы, и о том, как один пражанин со Шпитальского поля, улегшись боком на землю, лакал по-собачьи сладостный напиток прямо из разбитой бочки. А в это время мимо проезжал епископ вюрцбургский, переодетый простым солдатом; удрученный скорбью, он даже не заметил, что попал в веселую толпу победивших врагов.
14
Чезарини Юлиан — кардинал, организатор пятого крестового похода против Чехии, глава Базельского собора в 1431–1432 гг.
Таборитам досталось тогда бесчисленное количество повозок с драгоценным имуществом, так что после этого многие ходили в парче, в бархате и женам своим привезли накидки из настоящих антверпенских кружев.
Крестоносцы, которые отступали от крепости Осек к укрепленному городу Жатцу, сжигая деревни, после известия о Домажлицкой битве быстро очистили страну, тоже побросав на пути множество доверху груженных возов. Пани Кунгуте досталось из этой добычи роскошное платье, которое она надела только по истечении года своего вдовства, когда по пути из Коубы в Страже остановились староместский писарь Микулаш Гумполецкий с таборитским посланником Яном Жатецким [15] . Они возвращались тогда из Базеля, куда ездили на разведку, чтоб подготовить прибытие чешского посольства на собор, который заседал в этом городе и должен был принести мир главе церкви и ее членам.
15
Жатецкий Ян — Ян Немец, родом из г. Жатец, гуситский писатель-теолог, принадлежал к умеренному крылу таборитов.
Оба посла, из которых Микулаш Гумполецкий был однокашником покойного пана Яна Палечка и Падуанском университете, были очень довольны своей поездкой и с особенной гордостью рассказывали о случае в Биберахе, где один горожанин, назвав их погаными еретиками, попал за это в тюрьму. Он был освобожден только по их просьбе. Такой вес приобрело имя «чех» в чужих землях! И в самом Базеле они видели только почет и уважение. На чешской границе их встретил сам регенсбургский епископ и проводил их в Базель, а там им отвели большой дом на берету реки, чьи воды унесли когда-то в море пепел магистра Яна.
Когда же они осенью возвращались домой, в родных городах их встречали и провожали виноградными гроздьями, длинными речами и глубокими поклонами. А когда в Броде над Лесами прощался с ними епископ Конрад, заявив, что всем сердцем радуется предстоящей встрече с самим посольством, которое, бог даст, вскорости прибудет, им обоим стало так весело, что они, забыв о священной цели своего посещения, спели провожающим на прощание несколько чешских песен далеко не набожного свойства, переводя текст по-латыни. И смеялись делегаты, и епископ, и остальное духовенство…