Улыбка Лизы. Книга 1

Никитина Татьяна

Двумя пальцами правой руки он, как клешнёй, обслуживает себя и как-то умудряется делать нехитрые дела по дому, о чём с гордостью сообщил комиссии на переосвидетельствовании. Эксперты порадовались за него и единодушно отказали в первой группе инвалидности, признав, что «функция захвата» у пациента сохранена.

– И что теперь? – ошарашенно спрашивает долговязый студент Петушков с двумя «хвостами» по предыдущим темам.

«Интересно, какие выводы ты сделаешь для себя?» – думает Лиза. Повернувшись к нему, отвечает:

– Чтобы получить инвалидность первой группы, Володе надо расстаться ещё с одним пальцем на правой руке.

Ирина – тридцатишестилетняя воспитательница детского сада – зеленоглазая красавица с мраморной кожей. Из-за

этой пресловутой мраморности она и попала в клинику. Смущаясь своей наготы, молодая женщина прикрывает грудь халатиком. Полноватое тело сплошь в акварельно-голубоватых разводах причудливых форм. Будь она стройнее, без этих жировых складок, свисающих гармошкой по бокам, напрашивалось бы сравнение с античной мраморной скульптурой. По латыни её диагноз звучит красиво – Livedo reticularis, а по жизни – семь выкидышей в анамнезе, безуспешное лечение у гинекологов и сбежавший в итоге муж. Пока пятикурсники выпытывают у Ирины подробности её хождений по врачам и выстраивают свои версии диагноза, Лиза успевает осмотреть с интерном Ниной трёх пациентов. Интернов у неё трое и два клинических ординатора. Нина способная, но неуверенная в себе, что ей мешает. Как и многие молодые врачи (да и не только!), она грешит полипрагмазией.

Лиза быстро просматривает листы назначений, морщится, вычёркивает лишнее (нагромождение медикаментов – от каждой ноздри по лекарству – напоминает ей некую какафонию), а тревога, охватившая с утра, не оставляет её ни на минуту. Она следует по пятам, к середине дня превращается в неадекватную раздражительность, в мерзкую, пульсирующую в висках и кончиках пальцев нервозность. В перерыве Лиза торопится в ассистентскую – позвонить Пашке (в третьем часу он обычно уже дома), но не успевает дойти до двери.

– Елизавета Андреевна! – визгливый окрик останавливает её.

Степанова! Обед и звонок домой отменяются. Жена начальника большого строительного треста требует к себе особого внимания. За неделю, проведённую в клинике, она успевает поругаться с обеими соседками по палате и пожаловаться на всех постовых медсестёр. Несколько лет её мучают мигрирующие боли в животе, а она – всех вздорным характером. Многоэтажный (на пол-листа!) диагноз при поступлении включал в себя с десяток заболеваний брюшной полости. Обследование в клинике «освободило» её от хронического гастрита, дуоденита, холецистита, панкреатита, спастического колита, но Степанову это мало радует, да и Лизу тоже, потому как боли у пациентки остаются. Предположение о «брюшной стенокардии» надо ещё доказать ангиографией³ аорты, от проведения которой пациентка категорически отказывается.

– Здравствуйте, Галина Николаевна, – Лиза подчёркнуто дружелюбна.

– Елизавета Андреевна, Вы не зашли сегодня утром, а ведь я всю ночь глаз не сомкнула. Сны всё такие нехорошие снились. Вы уверены, что исследование надо делать? Может, сначала консилиум соберёте? А что профессор говорит? Надеюсь, Вы с ним советовались? А знаете, я, наверное, передумаю, – тянет она, поджимая губы.

Лиза с трудом сдерживает раздражение. Сосудистый хирург Антон Симаков по её просьбе вышел на работу в свой выходной, чтобы сделать исследование вне очереди. Ангиография назначена сегодня на четыре, а уже полтретьего. К ним подходит ординатор второго года Сергей. Косая сажень в плечах и рост под метр девяносто – редкие габариты для терапевта. У него идеальные черты лица: римский нос, чувственные, красиво очерченные губы и крупные руки. «С такими руками надо идти в хирурги», – думает Лиза, продолжая выслушивать претензии Степановой.

– Галина Николаевна, вчера мы с Сергеем Петровичем объяснили Вам, что только ангиография позволит подтвердить предполагаемый диагноз, и Вы, помнится, дали согласие, – говорит она.

– Вчера согласилась, а сегодня передумала, – капризничает Степанова.

Сергей останавливается напротив Лизы. В серых чуть прищуренных глазах нескрываемое мужское обожание – следствие её глупости

на новогодней вечеринке. Ничего особенного, долгий поцелуй в губы. В тот момент он так напомнил ей Пола. «А может, действительно влюблён? – думает она, встречая его взгляд. – Нет, слишком молод, красив и тщеславен».

– Совершенно напрасно, – говорит она Степановой, – Вы зря так волнуетесь. Я уверена, что всё пройдёт хорошо, – и в десятый раз убеждает пациентку. Подхватив под локоть, уводит с собой по широкому коридору клиники.

Через зонд, установленный в бедренной артерии, Степановой вводят контраст. На фоне стройного позвоночного столба гибким, раздвоенным хвостом саламандры пульсирует брюшная аорта. Вот подвздошные, вот верхняя брыжеечная, селезёночная… Просвет аорты и всех крупных артерий идеально ровный.

– Ей можно только позавидовать. Ни одной атеросклеротической бляшки. Вы гляньте – какая красота, – любуется изображением Антон, а Лиза с Сергеем переглядываются – картинка на экране их скорее огорчает, чем радует. Причина приступообразных болей остаётся неясной. Диагноз Степановой опять зависает.

– Антон Васильевич, дорогой, – говорит Лиза, – но у неё же классическая «angina abdominalis»⁴. Приступообразный болевой синдром на высоте пищеварения, эффект от нитроглицерина…

– Вы же видите, Елизавета Андреевна, – он пожимает плечами, – эндотелий⁵, как стёклышко.

– Ну что? В понедельник к психиатру? – спрашивает Сергей. Едва заметная ирония в голосе выдаёт скрываемое самодовольство – он давно настаивает, что у Степановой банальный истерический невроз.

– Ну, давайте повернём в сагиттальную плоскость, вот так, хотя, если бляшек здесь нет, то значит, их и нигде нет, – ворчит Антон, взглянув в расстроенное лицо Лизы, и касается пальцем красной кнопки на сливочно-кремовой панели ангиографа. Изображение разворачивается на девяносто градусов, и на экране возникает совсем коротенький – всего-то в два сантиметра, не больше – чревный ствол. Он, как пенёк, давший по весне поросль, ветвится артериями, питающими печень, желудок, селезёнку, и явно сужен в центре. Напоминает песочные часы с тонкой струйкой сочащегося контраста. Лиза припадает к монитору. Скорее всего, это не атеросклеротическая бляшка, но ясно одно: из-за него и страдает кровоснабжение органов брюшной полости у Степановой. Лиза торжествующе улыбается Сергею и Антону – она оказалась права. Кратковременная радость, как от пятёрки на экзамене.

– Можем прямо сейчас увеличить просвет. Ну что? Баллонируем?⁶ – предлагает Антон.

Лиза, помня скандальный характер пациентки, не торопится. Пусть решит сама. Возможно, ей предложат стентирование⁷ поражённого сосуда, но это уже забота хирургов, а Лизе достаточно и скромного терапевтического счастья – правильного диагноза.

Она договаривается о переводе Степановой в отделение сосудистой хирургии и торопится в приёмный покой – двадцать минут, как началось дежурство. Пациентов пока нет. Она возвращается в ординаторскую, намереваясь позвонить домой, но дежурная медсестра Анечка сообщает: у пациентки из восьмой палаты, попавшей в клинику после двух обширных инфарктов, очередной приступ пароксизмальной тахикардии. Лиза назначает изоптин внутривенно, и горбатая линия на мониторе в течение минуты принимает форму нормального синусового ритма. Ухоженная семидесятилетняя дама со следами яркой помады на увядших губах (язык не поворачивается назвать её бабушкой), в накрахмаленной белоснежной сорочке, отороченной изысканными кружевами, устало улыбается в знак благодарности. Кивнув в ответ, Лиза направляется к выходу, но не успевает выйти из палаты. Оборачивается на хрипящий звук за спиной – женщина лежит, запрокинув голову, с неестественно задранным подбородком. Соседки одна за одной выскальзывают в коридор. В дверном проёме испуганно таращится третьекурсница Анечка, подрабатывающая в клинике по ночам медсестрой.