Улыбка Лизы. Книга 1
Шрифт:
Большим пальцем правой руки поддавливает поршень шприца, зажатого между указательным и средним пальцами, выпускает в воздух прозрачную струйку жидкости, бесцеремонно отбрасывает край одеяла и белой тучей нависает над Лизой:
– А чего ждём? Скоренько, говорю, повернулась. На бочок.
– Что в шприце? – спрашивает Лиза.
– Лекарство, естественно.
Прорисованное помадой малиновое сердечко между тугих щёк криво растягивается.
– Какое? – переспрашивает Лиза в полусне. Тяжёлые веки норовят сомкнуться.
– А не всё равно? Какое
– Я бы хотела знать, – заторможенно повторяет Лиза и, собрав все силы, решительно возвращает откинутый край одеяла на место.
– Отказываемся, что ли? Больно грамотные все стали, – хмыкает медсестра. Маслянисто-медовые нотки в голосе сменяются хамовато-дерзкими. И уже тише, себе под нос, бормочет: – Нечего было таблетки жрать.
Белый зад, горделиво покачиваясь под тонкой тканью халата, уплывает к двери.
– А Вы, если яблочко не хотите, то я… – конфузливо напоминает о себе соседка.
– Да, конечно. Конечно, возьмите. Я не буду.
– Вот спасибо, а я уж их так люблю. Как сейчас помню, мама в русской печке запечёт с медком да с брусникой…
Воркованье старушки убаюкивает, как колыбельная, и мешает сосредоточиться. Одинокая мысль в голове Лизы покачивается, словно лодка на волнах: «Как же он вырос – её мальчик. И как он похож на Пола».
– А кто это у нас здесь от лечения отказывается? – Слышит она в полудрёме.
Не размыкая глаз, припоминает, кому принадлежит этот обволакивающий баритон. Из закоулков памяти выплывает образ – Раевский из семнадцатой группы. Почему он здесь? Кажется, он заведует отделением неврозов. Значит, она в «психушке». Лиза рассматривает его сквозь ресницы: заматерел, округлился брюшком. Не трендовая трёхдневная щетина, а аккуратная эспаньолка, не хватает пенсне.
– Сколько лет, сколько зим! Лиза, как же я рад тебя видеть, – ликует однокурсник.
– Особенно у себя в отделении?
– Перестань! Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
«Господи! Что он несёт?!» – она устало закрывает глаза.
– Вижу, что сейчас ты к беседе не расположена. О’ кей. Зайду позже или лучше в моём кабинете? Не хочешь отвечать? Ладно, отдыхай пока, но через два часа жду у себя, – говорит он с чарующей улыбкой.
Крутанувшись на каблуках, выходит из палаты, забыв притворить за собой дверь. Соседка, сморённая транквилизатором, посапывает, уткнувшись лицом в подушку.
«Тоннели могут связывать отдалённые пространством объекты в разных временных плоскостях, – вспоминает Лиза. – Надо обязательно обсудить это с Мишей и их эксперименты с «Зеркалами» – тоже». Почему она раньше не догадалась? Он рассказывал о необъяснимых явлениях во время опытов в Новосибирске. Про странные объекты в небе – не то радуга, не то северное сияние. Не может быть столько совпадений сразу. Всё, абсолютно всё укладывается. Факты ловко встраиваются в новую реальность, как недостающие пазлы в пустующие лунки.
Она несколько минут наблюдает за соседкой, но та безмятежно улыбается в аминазиновом
В щели приоткрытой двери появляются глаза-маслины – блестящие и огромные – они приковывают к себе внимание, мешая рассмотреть лицо. Несколько секунд глаза наблюдают за Лизой, а затем быстро, как и появились, исчезают.
«Откуда здесь дети?» – мелькает несущественная сейчас мысль.
Минутой спустя дверь широко распахивается – появляется Миша с пакетами. Невинный поцелуй в переносицу, а в глазах прячется тревога.
– Ну как ты? – голос звучит, скорее, напуганно, чем ободряюще. – Вот принёс тебе чёрный шоколад и бананы. Лучшие в мире антидепрессанты, – подмигивает он, присаживаясь на кровать рядом, и берёт в ладони её руку.
«С чего начать, чтобы не сразу в лоб, а дать ему возможность всё осмыслить?» – думает Лиза. Начинает издалека:
– Ты помнишь того академика, что ехал с нами до Новосибирска?
– Да, конечно.
– Думаешь, он тогда шутил насчёт перемещений во времени?
– Да он много чего говорил, а об этом… Ну поведал человек о современном взгляде астрофизиков на проблему. Может, тебе чаю принести? Давай-ка, ешь шоколад, – говорит он и громко шелестит фольгой, разворачивая плитку.
Лиза бросает взгляд в сторону похрапывающей соседки и решается:
– Ты же не считаешь меня сумасшедшей?
– Ну что за бред ты несёшь?
– Весьма своевременное замечание, – иронизирует она с едва заметной усмешкой, вздёрнув угол рта, – отнесись серьёзно к тому, что я скажу тебе сейчас.
Собирается духом и, как в воду ледяную:
– Я думаю, что мы не можем найти Пашку, потому, что он попал в другую эпоху.
– В каком смысле? – уточняет Миша, очищая банан, и отламывает дольку шоколада, заботливо командуя:
– Открывай рот. Тебе надо срочно подкрепиться.
– Более того, мне кажется, что Паша – это… – она замолкает, пытливо вглядываясь ему в лицо. – А что ты знаешь про Леонардо да Винчи?
Миша замирает: в одной руке – плитка швейцарского Линдта, в другой – наполовину очищенный банан в свисающей кожуре. Лизе не терпится поделиться своей догадкой. Она пытается быть лаконичной, но в то же время хочет привести все аргументы сразу и понимает: получается сбивчиво, не убедительно.
– Совпадает очень многое: он был левшой, вегетарианцем, про его детство почти ничего неизвестно, знал английский, но главное не это. Главное – его Мона Лиза. Теперь ты понимаешь, почему я на неё похожа? И почему у нас одно имя? Не бывает столько случайностей сразу.
– Ты похожа на свою бабушку, – растерянно говорит Миша, – пожалуй, я схожу за чаем.
– Да, похожа, но что это меняет? На портрете – я, а нарисовал его Пашка по памяти. Я знаю, уверена. Всё ведь очень логично, – она удерживает его руку, старается говорить без излишней эмоциональности, чтобы звучало вразумительно, а он ей поверил.