Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь
Шрифт:
Помню, она заявила: «Нет, моей дочери не пристало печатать двумя пальцами». Я частенько вспоминала эту ее фразу, когда садилась печатать, а сегодня днем меня особенно порадовали слова «моя дочь».
В папином небольшом и тесноватом кабинете две стены заполняли ряды книжных полок. Папа любил свои книги. Хотя чтение книг уже представляло для него изрядные трудности. Теперь он много слушал записанные на магнитофон аудиокниги, а для обычного чтения обзавелся каким-то дурацким, честно говоря, устройством для перелистывания страниц, изобретенным для него одним парнем из университета, но при встрече
Половину комнаты занимал массивный письменный стол. Стол этот на самом деле сделали из большой и широкой двери, которую папа сохранил, когда в Моррисон-ридже сносили старые конюшни. Он привел эту дверь в порядок и отполировал, а дядя Тревор приделал к ней ножки. Я знала, как папе нравится давать новую жизнь старым и значимым вещам из главной усадьбы Риджа, и мне казалось парадоксальным, что на этой массивной старой двери теперь красуются такие технические новинки, как компьютер и принтер.
Я выровняла стопку книг, стоявшую на углу стола, и поискала взглядом пенал из витражного стекла, несколько лет тому назад сделанный для папы Амалией. Этот пенал из хаотично соединенных переливчатых стеклышек белого и кобальтово-синего цвета вообще-то трудно не заметить, но почему-то мне не удалось найти его на столе, и я просто положила набор ручек и карандаш рядом со стопкой книг.
– Прости, что заставил тебя ждать, – сказал папа, когда Расселл вкатил его в комнату.
– Ничего, – ответила я.
– Может, сделать что-то еще, пока я не ушел? – спросил Расселл.
– Не мог бы ты поправить подголовник? – попросил его папа.
– Эта штуковина все еще раздражает вас, – заметил Расселл, подкрутив круглую ручку сбоку от подголовника.
Недавно старый подголовник заменили на новый, и папе, похоже, никак не удавалось привыкнуть к нему. Эта штуковина напоминала бейсбольную перчатку, которая поддерживала его голову.
– Если хотите, могу сегодня вечером заменить его на старый, – предложил Расселл. – Я его сохранил.
– Отличная мысль, – одобрил папа. – Это изысканное новшество мешает мне поворачивать голову. Хотелось бы нормально двигать единственной частью тела, которой я еще способен управлять.
Он улыбнулся мне, но голос выдавал его раздражение.
– Я не могу найти твой пенал, – сообщила я. – Ты не знаешь, куда он мог подеваться?
Папа глянул на то место на столе, где обычно лежал пенал.
– Гм-м, понятия не имею, – ответил он. – Ты не в курсе, Расселл?
Расселл отрицательно покачал головой.
– Но я буду иметь в виду, – сказал он. – Нужно вам еще что-нибудь или я могу уйти?
– По-моему, теперь у нас все в порядке, – ответил папа, и Расселл оставил нас одних в кабинете. Пошевелив пальцами вроде как для разогрева, я положила их на клавиатуру.
– На чем мы остановились? – спросил папа. – Прочти мне пару последних абзацев, которые мы сочинили.
Я знала, как ему не терпится начать. Он хотел закончить эту книгу к концу лета.
Открыв последнюю страницу документа,
Мы проработали около получаса, когда я попросила его прерваться, чтобы исправить очередные ошибки.
– Молли, где сегодня витают твои мысли? – спросил он. – Определенно не в этой комнате. Что-то случилось?
Обычно я со смешанными чувствами относилась к его способности понимать меня. Но сегодня она меня только порадовала.
Убрав руки с клавиатуры, я развернулась к нему вместе с вращающимся компьютерным креслом.
– Кое-что беспокоит меня.
– Поделись, – предложил он.
– Вы с Амалией были женаты до того, как ты женился на маме? – глубоко вздохнув, спросила я. – Или вы с мамой уже были женаты, и ты изменил ей с Амалией? Или… в общем, не знаю. – Я поморщилась, сознавая неловкость своих вопросов. – Как же все было на самом деле?
Он смотрел на меня, удивленно подняв брови, словно не совсем понял, о чем я спрашиваю.
– Так, – после значительной паузы, произнес он. – Я все думал, когда же ты спросишь. Честно говоря, надеялся, что это произойдет несколько позднее. А лучше бы и вовсе никогда. – Он усмехнулся и посмотрел на меня с предельным вниманием.
Если бы он мог, то наверняка предпочел бы податься вперед. Но ему приходилось выражать лицом все, что любой здоровый человек мог дополнить жестами.
– Дорогая, никто никому не изменял, – сказал он. – Хочешь услышать историю того, как ты появилась на свет?
– Да, – подтвердила я. – Вот именно, хочу.
Видимо, собираясь с мыслями, он устремил взгляд на зеленеющий за окном лес.
– Возможно, мир знал и более счастливые истории, – начал он, переводя взгляд на меня, – но я бесконечно благодарен судьбе, что наша история произошла, поскольку она способствовала твоему появлению в мире.
Слегка успокоившись, я улыбнулась и, сложив руки на коленях, приготовилась слушать.
– Итак, – кивнув головой, продолжил он. – Мне исполнилось уже двадцать восемь лет, когда, получив докторскую степень в Университете штата Северная Каролина, я вернулся домой в Моррисон-ридж. Вернулся в тот кирпичный родительский дом, где еще по-прежнему жила Клаудия. Тревор уже женился на Тони, они построили свой дом, и у них родились Саманта и Кэл. В общем, коротко говоря, я получил работу психолога в Эшвилле [14] , в учреждении под названием Горная (Хайлэндская) больница. Ее больше не существует, но это было весьма оригинальное заведение.
14
Город Эшвилл находится в округе Банкомб, на самом западе штата Северная Каролина, расположен в центре юго-восточной окраины Аппалачей, так называемого Голубого хребта, в месте впадения реки Суоннаноа в реку Френч-Брод-ривер.