Умереть, чтобы жить
Шрифт:
— Во что я опять влипла? — пробормотала Стахова вслух и тут же покосилась на сидевшего рядом паренька. Но тот был в наушниках и, похоже, вообще ничего вокруг не замечал.
«Вот — я уже по сторонам совершенно открыто оглядываюсь. С этого все и начинается. Самое отвратительное, что отказаться я теперь не смогу — мне дали понять, насколько сильно заинтересован в статье инвестор, а это значит, что меня будут контролировать. И вряд ли дадут спокойно уйти, если что. Не сомневаюсь, что возможности у них имеются».
Мысли были далеко не радужными, настроение —
Время до шести она скоротала за ноутбуком, пытаясь собрать как можно больше информации о Людмиле Бальзановой. Но та оказалась сродни Луцкой — ни фотографий, кроме официальных, ни личных откровений.
— Странные бабы какие-то, нетипичные, — пробормотала Ника, разглядывая снимок в статье об открытии храма в Подмосковье, на котором были изображены и Бальзановы, и Луцкие. — Или, может, потому, что мужья такие православные? Между прочим, это версия годная… Не любят они подобных демонстраций, может, потому и нет в Сети ничего особенного… надо спросить, — она сделала в блокноте пометку и снова погрузилась в изучение материала.
Без пятнадцати шесть Ника спохватилась и начала лихорадочно собираться. Бросив в сумку блокнот, карандаши и диктофон на случай, если Бальзанова разрешит вести запись, она выскочила из квартиры, едва не налетев на соседку, возвращавшуюся с прогулки с детьми — те галдели, как восточный базар.
— Здравствуйте, Вероника, — роясь в сумке, проговорила соседка. — Скажите, у вас ключ в общей двери не заедает? Я сейчас еле открыла.
— Не замечала, — отозвалась Ника, стараясь вспомнить, как сама открывала дверь, вернувшись с работы.
— Ну, возможно, это у меня что-то. Говорила ведь Глебу, что в мастерской все равно один в один не выточат.
— Вы потеряли ключи? — машинально спросила Ника, направляясь к двери.
— Да, представляете — вчера днем. Мне показалось, что я их просто из сумки выронила и не нашла. Я ее на детской площадке во дворе оставила всего на секунду — Кеше брюки отряхнуть, поворачиваюсь, а она упала со скамейки, все вывернулось на землю. Ну, мы собрали, через час домой пошли — а ключей нет. Обшарили всю площадку, но кто-то, видимо, подобрал.
Ника почему-то насторожилась:
— А кто-то еще на площадке был, кроме вас?
— Конечно. Как раз солнышко выглянуло, полно народа было, — соседка наконец открыла дверь и по одному втолкнула в квартиру всех троих ребятишек. — Степа, помоги Кеше разуться, и идите все мыть руки, — распорядилась она.
— А незнакомый кто-то был? — продолжала Ника, досадуя на себя за дотошность и понимая, что из-за этого опаздывает на встречу с Бальзановой. Но ситуация с ключами почему-то показалась ей важной.
— Да подростки какие-то курили на лавке под деревом, мы их еще выгнать пытались. Но вы же знаете, какие сейчас наглые дети… — из-за двери раздался детский плач, и соседка, извинившись, заторопилась: — Вы простите, Ника, пойду, а то поубивают друг друга…
Стахова вышла на лестничную площадку к лифтам и попробовала запереть и отпереть общую дверь своим ключом — он проворачивался
Бальзановой в кафе не было, и Ника испытала облегчение — опаздывать было не в ее правилах. Она заказала себе чай с ромашкой, мужественно стараясь не смотреть на витрину с домашней выпечкой, вынула блокнот и карандаши и приготовилась ждать.
Людмила появилась в кафе в половине седьмого. К этому времени Ника успела выпить чай и изрисовать непонятными значками три страницы блокнота. Она терпеть не могла непунктуальных людей независимо от их социального положения. Бальзанова вошла стремительно, как входят уверенные в себе женщины, привыкшие к тому, что им везде рады. Обведя взглядом кафе, она шагнула к столику, за которым сидела Ника, и, усаживаясь на диван, извинилась:
— Я не спросила номер вашего мобильного, а мне пришлось задержаться.
«Как будто для начальника пиар-службы такая проблема выяснить номер журналиста из подконтрольного издания!» — Стахова еле удержалась, чтобы не ляпнуть это вслух, но вовремя прикусила язык. Людмила меж тем сбросила плащ, оставшись в персиковом костюме, под которым Ника углядела тончайшую кружевную блузку явно ручной работы, подозвала официантку и заказала кофе по-турецки.
— Вероника…
— Можно просто Ника, так короче, — попросила Стахова. — И сразу спрошу — вы не против, если я диктофон включу?
— Против! — резко сказала Людмила и протянула руку: — И дайте его мне. Я верну после того, как разговор закончится, так я буду уверена, что он выключен.
Ника пожала плечами, но диктофон вынула и отдала.
— Знаете, Людмила Антоновна, мне будет намного проще, если вы начнете мне доверять. Иначе какой смысл в нашем разговоре?
— Можете называть меня просто по имени. Доверять полностью я вам сразу не могу, вы ведь понимаете, надеюсь? Достаточно того, что я дала вам понять, что считаю разговоры в офисе мужа небезопасными, — Людмила откинулась на спинку дивана и скрестила руки на груди.
Ника, бросив взгляд на кисти, с удивлением отметила, что они не выглядят холеными. Ухоженными, с аккуратным коротким маникюром без лака — да, но в остальном и форма пальцев, и широкие ладони и запястья — все говорило о том, что эта женщина явно не из дворян и привычна к работе с землей. «А, ну да — орхидеи же», — вспомнила Ника и задала первый вопрос:
— Скажите, Людмила, это правда, что все орхидеи в зимнем саду «Нортона» высажены лично вами?
— Руки мои заметили? — усмехнулась она, пряча их под стол. — Да, что есть, то есть — лапа у меня рабоче-крестьянская. Но я этого не стыжусь. Люблю в земле возиться в свободное время, видели бы вы мой цветник. В «Нортоне» это так, забава. А вот дома… у меня плантация целая, орхидей видов сорок. Это не считая прочего. Ну, и грядки, конечно. Клубника, зелень всякая… Картошку, конечно, не сажаю, но свежая зелень к столу и ягоды — это да.